– Туда! – крикнула Юлия, еще раз показывая в сторону двери Спецхрана. – Живее.
Но Коржиков внезапно растерялся и стал лепетать что-то бессвязное.
– Нельзя… не мой пропуск. Там же фото чужое. Да и за такие дела... эге-гей.
Не понимая странных выражений сержанта ученая с удивительной для такой тонкой фигурки силой чуть ли не отшвырнула неуклюжего увальня к двери.
Пальцы Степана дрожали, и потому он никак не мог попасть ребром пластика в слот для пропусков. Наконец, дверь поддалась и вход открылся.
– У вас парочек минуточек, – с более сильным акцентом, вероятно от волнения, проговорила Юлия. – Снимайте на телефон. Я в караулик постою.
Сержант рассеянно кивнул и исчез в Спецхране, а на лице сообщницы отразилось спокойствие, будто та выполнила задание государственной важности. Хотя сигнализация еще заглушала шаги, Юлия спокойно положила пропуск библиотекарши на стол и вернулась в зону Спецхрана. Не отрывая взгляда от входной двери, которую в любой момент мог кто-нибудь открыть, она торопила Степана. Тот бормотал что-то нечленораздельное, чем-то стучал, одновременно что-то падало и надрывалось.
– Что ищете если не секрет? – полюбопытствовала девушка.
– Да какой там… – глухо раздалось изнутри. – Волконскую ищем. Княгиню, черт бы ее…
Юлия резко отшатнулась от двери и так сильно сжала ладонями рот, будто боялась, что из него сейчас вырвется душа.
– Волконскую? – сквозь пальцы шепотом переспросила она. – Вы уверены?
– Угу. Или Поливанову. Черт их разберет. Одна она или они разные.
– Разные, – словно в бреду повторила девушка и машинально захлопнула дверь в Спецхран.
В это время уже из коридора стали доноситься твёрдые шаги, звук которых неумолимо приближался. Глаза Юлии словно остекленели от паники – она не была в состоянии даже моргнуть, чтобы снять напряжение. Девушка подбежала к своему столику и начала быстро собирать вещи, а из-за двери послышался удивленный голос Степана:
– Эй! Где же вы?
Неожиданно холодным тоном девица произнесла:
– Извините, мне пора, Ваше Сиятельство.
– Какое Си…сиятельство? – вскрикнул сержант. – Степа я, Коржиков. Постойте! Я ж не выйду без вас.
Он прислонился к двери щекой и услышал цокот каблуков убегавшей девушки. Парень в отчаянии стукнул себя кулаком по лбу и застонал:
– У, село!
Сползая вниз по стене, он прижал уши руками, а перед ним раскрылся том одной из рассыпавшихся в суете книг. Глаза Коржикова стали напрягаться, губы зашевелились и он прошептал:
– Нашёл…
Достал телефон и стал снимать на камеру вклеенные фотокопии писем солдат, изредка посвистывал, почесывал в затылке, а когда дошел до последней страницы, воскликнул:
– Оба-на! Приплыли гуси к берегу.
Глава 6
В изнеможении от вынужденного бездействия Муравецкий исходил, наверное, не один десяток километров по своему дому, вокруг него, исследовал сад, спускался в погреб за какими-то банками для Ираиды Львовны и навел шороху на чердаке, а практиканты еще не отзывались. Наконец, у забора промелькнули чьи-то тени, послышались шаги и звуки колес. В калитку постучали, и Муравецкий тотчас открыл дверь. Перед ним стояла хмурая Валентина с Лизой, улыбавшейся дяде из коляски. Тот заботливо принял ручку управления и повез племянницу вдоль дома в абрикосовый сад, где его племянница обожала прятаться в листве и наблюдать за бурной жизнью соседей, а еще дразнить соседскую собаку, подбрасывая той из засады яблочко или абрикосу. Для захвата фруктов дядя специально для Лизы соорудил чашеобразный плодосъемник на длинном шесте и оставив ее за увлекательным занятием, вернулся к Валентине.
Младшая сестра Зои ждала Муравецкого в беседке и глядя на ее изборожденный глубокими морщинами лоб, которых не смог разгладить своей подхалимской лаской даже местный кот, Григорий Михайлович понял, что Валентина пришла не с добрыми намерениями. Но увидав полковника, она тотчас встала и сразу же пошла в атаку, расписывая, как тяжело им живется, сколько денег уходит на лекарства, походы по врачам, а долги по кредиту все растут и растут. В каждом слове, – если его копнуть его глубже, – скрывался скрытый подтекст и чуть ли не орал ядовитый упрек Муравецкому. Иногда срываясь на сип, Валентина выкатывала глаза и замолкала, вперив вопросительный взгляд в полковника. Не привыкшему к крику в своем благодатном раю, хозяину дома стоило немалых усилий сдерживать гнев женщины, хотя он прекрасно понимал, чего та хочет, и стоило бы ему сказать только «Да», как вся эта экспрессивно фальшивая тирада тотчас бы прекратилась. Но он не говорил «Да», а старался на все повышавшийся тон Валентины отвечать все тише и тише. С шумными студентами такой прием на успокоение и привлечение внимания к себе действовал всегда безотказно, но Валя показалась полковнику кем-то заранее слишком сильно накрученной и действовала по чьей-то указке. Но несмотря на женскую агрессию и слезы Муравецкий отвечал твердо и решительно: