Военный лагерь у реки Золота Липа, Галиция, 1916 год.
В сером загазованном воздухе мелкими иголками сердился унылый дождь. В траншеях курили солдаты, глубоко вздыхали и скупо отплевывались. Уставшие их лица были задумчивы и сквозь туманную пелену мороси с надеждой всматривались они в горизонт, за которым уже брезжило завтра, воспаленное сине-багровым заревом – предвестником скорой беды. Невдалеке под разбитой гаубицей, накрывшись плащ-палаткой, спинами друг к другу прижимались двое, пряча ото всех под шинелями слезы, стекавшие по изборожденным морщинками губам. Была б их воля – не мокнуть им в окопах под австро-венгерским Луцком. Гулять им под палящим солнцем Ниццы, пить пряные коктейли и наслаждаться беззаботным семейным счастьем. Но уже второй год как вычеркнули из них собственную волю. Что же оставалось им кроме дождя, тревог и слёз? Война и только она – с вечной жаждой крови и вечным отсутствием смысла. Да дымящийся подбитый «Цеппелин», тупо уткнувшийся мёртвым носом в смрадную болотную жижу.
Впечатленный документальными воспоминаниями очевидцев, Коржиков перелистывал пожелтевшие и кое-где обгоревшие страницы и так зримо все видел, будто и сам был одним из них – мокнувшим, курившим и старавшимся согреться, быть может, в последний раз в жизни накануне утренней атаки. Ему даже послышался разговор тех двух, которые сидели спинами друг к дружке.
Она: Господи, князь, не вынесу больше…
Он: Ну что ты? Иди ко мне, Катрин.
Она: Знаешь, когда я впервые попала на фронт, думала, что исполнилась детская мечта – ура на врага в чудесной форме с золотыми эполетами и с песней побеждать. Да-да, я девочка, но всегда играла только в мальчишеские игры. С нашей улицы шесть гимназисток сбежали сюда доброволицами и после одну даже наградили орденом. Кто же мог знать, Господи… Кто мог знать, что у войны отнюдь неромантическое лицо. Кстати, вчера в окопе видела труп мертвого австрийца. Тело было почти затоплено – угадывались лишь контуры. А из воды выглядывала бледная маска. Какая-то скуластая, сизая, застывшая красота. Что мне до него – этого покойника, да еще и врага? Но даже в мертвом нём таилась такая дьявольская сила, что взгляда не отведёшь. Дождь бесновался, хлестал и заливал – проклятый, заупокойный и очень соленый. А бывшее лицо всё не тонуло. Мне кажется, оно никак не могло поверить, что уже всё – конец. Знаешь, я даже увидела, будто мертвец приоткрыл один глаз. Как дурно мне и страшно…
Он: Ну что ты, девочка моя? Я ведь с тобой.
Она: Наш унтер Жорка Жуков – свирепый садист – прикладом разбил этот несчастный череп. Даже не вздрогнул. Разбил, понимаешь? Не подумал, что когда-то мать гладила эту самую прекрасную голову, ворошила волосы и целовала, приговаривая: «–Ты станешь знаменитым, красивым и самым счастливым мальчиком на свете». Взял и просто разбил. Он: На войне иначе не бывает, дорогая.
Она: Здесь страшно. Очень страшно. Трупы…трупы….трупы. Горы раненых – без рук, без ног – они ведь были красивыми, здоровыми, счастливыми. А помнишь Нарочь? Штыковую? В книжках красочно рисуют атаки. Там, на озере я увидела, что на самом деле атака. Когда идёшь вперёд на врага змейкой со штыком наперевес – ты уже не сможешь повернуть назад. Никогда. Об этом позаботится тот, кто так же обреченно и свирепо шагает за спиной. Не хочу…. Не хочу, понимаешь? Они все погибли. Много сотен человек. Тех, кому их матери сулили богатство, красоту и счастье. А мы – дорожные войска, мечтавшие прокладывать цветочные пути победителям, роем им другие дороги – на тот свет, оставляя совсем другие цветы на холмиках чужих несбывшихся мечтаний. Могли ли солдаты представить, что вот так всё кончится, и они навсегда станут безвестными? Господи…. Ведь дорога смерти еще так длинна. А мы – могильщики и завтра после боя снова рыть, закапывать и глотая слёзы, идти дальше. Мы сами тоже умрём на этой дороге, и о нас никто не узнает. Тебе не страшно стать без вести пропавшим?
Он: Успокойся, мы будем жить. Обязательно будем. Надо чуть-чуть потерпеть. Завтра снова в атаку, мы непременно победим и уедем туда, где нет дождя, войны и Жорки. Там другие дороги и до счастья рукой подать.
Она: Ты про Харь…
Он: Тссс….