Она: Вправду веришь, что всё у нас получится?
Он: Верю.
Она: И мы поженимся по-настоящему?
Он: Безусловно, моя княгиня. Не бойся. Ничего не бойся. Иди ко мне.
Она: Иду, мой князь…
С лихорадочной быстротой Степан перелистывал пожелтевшие письма солдат домой, мемуарные воспоминания офицеров и стенографические протоколы допросов, чувствуя, что приближается к разгадке – она где-то за деревом, где-то за тем костром с солдатами вокруг, где-то там…где-то…где же? Ах, как мы часто хотим на старой фотографии своей юности приоткрыть дверь за спиной маленькой девочки и увидеть там молодую маму, например. От невозможности сразу отыскать ту, которую давно искал, Коржиков стал надумывать себе Бог знает чего, и предчувствуя недоброе, добрался таки до писем солдат взвода, где служила Катя Поливанова.
Моросил предрассветный дождь. В плащ-палатках еще спали солдаты и кое-где доживали свою короткую жизнь прифронтовые костры. Откуда-то слева, отделившись от теней деревьев, конвойные вывели и повели вдоль бруствера женщину в одной сорочке, суконной юбке и сапогах на босу ногу. В тишине слышалось лишь чавканье сапог и кваканье лягушек.
Степан быстро выхватывал из писем куски с трудом разбираемого текста:
– За что ж с нею так?
– Пленный-то давно полюбовничком ейным был. За него и расплачивается, сердешная.
– Да неужто?
– Околдовал чех проклятый, вот и отпустила она шпиена из-под стражи. Еще, кажут, обнимались на прощанье. Князем да княгиней друг дружку звали.
– Да брешут.
– Ты че! Кум мой в расстрельной команде рядом шел. Диву давался. Ни слезинки не проронила барышня. Шептала всё: мой князь меня спасёт. Во как.
Изнемогая от избытка эмоций, Степан стал бормотать вслух, выдыхая, выдавливая, выплевывая из себя то, что читал дальше.
– Приговор Военно-полевого суда 7-й армии в отношении нижних чинов… За халатное… …приведшее к бегству военнопленного шпиона…. подпоручика германской армии чеха Януша Новака, приказываю…
Лицом к вырытой яме стояла женщина. Медленно поднимались винтовки, пока не задержались на уровне.
конвойную н/ч Поливанову Е.Ф.. К расстрелу… К расстрелу… К расстрелу…
– Вот и приплыли гуси к берегу, – схватился за голову Коржиков и тотчас набрал номер шефа. Со смешанным ощущением слепой надежды и неминуемо приближавшейся беды ожидал ответа Муравецкого сержант. Он ждал и боялся, что если сейчас сообщит новость, то вот тут и наступит последний день его практики и вообще учебы в академии. Еще несколько дней назад, стоя перед аттестационной комиссией и испытывая невыразимый позор, Степан потихоньку стал смиряться с тем, что его отчислят. «Вернусь в село, – думал он, – я – тракторист высшего разряда, руки умелые, ноги крепкие, потому не пропаду. В детдоме всему обучили». Но сегодня утром он получил письмо от тётки Серафимы, которая сообщала, что вся деревня гордится тем, что Стёпа станет сыщиком. «Мы по телевизору смотрели про Коломбо, – писала тётка ровным крупным почерком. – Так все теперь вспоминают тебя и говорят: И наш Стёпка такой же, наверное. Приедет – и всем извергам покажет. Вот какой молодец – в люди выбился. У бабки Любы корова куда-то запропастилась. Вот бы ты помог найти ее, а то больше некому – считай, полсела в город подалась».
Мало слов, чтобы описать то легкое состояние полета, в котором пребывал Коржиков, когда Муравецкий взял его расследовать столетний архив. Степана не смущало, что шеф отправил его – парня с медвежьей силой – в библиотеку, а мелкой Кобриной достались самые увлекательные, самые опасные приключения с риском для жизни. Верил он, что Муравецкий не просто так поручил ему – полуобразованному чурбану – не беготню за неуловимыми призраками истории, а именно копание в книгах. «Без меня они с места не сдвинутся, – с наплывающим чувством гордости убеждал себя сержант. – Нет, не в насмешку Муравецкий отправил меня в читальню, а доверил самое опасное и самое важное дело. Настоящее дело, а не подай-принеси. И уж я разыщу. Выпотрошу каждую книжонку. В зубах притащу такую весть, что все прямо ахнут. И деревенские тоже». А что же принесет он теперь? Чем заслужит похвалу и чем докажет свою полезность начальнику? Пока Коржиков ждал ответа Муравецкого, он все быстрее прокручивал в уме строки письма Серафимы, которая, словно с издевкой передавала ему привет от подружки Аленки, и потому все больше угнетенным становился дух сержанта, и все больнее раздражали его тёткины восторги и незаслуженные авансы. У Степана просто «упало» сердце. Захотелось умереть, скрыться за край земли или улететь высоко-высоко, лишь бы больше не испытывать стыда. Но как назло у парня было бычье здоровье, высоты он не боялся, и в какой-то книжке прочёл, что от себя уйти невозможно. В трубке щелкнуло, послышался хрипловатый голос начальника, и Коржиков вдруг очнулся и со страху выпалил все, что пережил за последние часы, рассказав даже о том, о чем его вообще не спрашивали, и в частности о знакомстве с Юлией.