– Вот что хотите со мной делайте, Григорий Михайлович, – взволнованно повторял Бергер последние полчаса, – но еще минута и я сам начну поиски. У меня дикое ощущение, что весь мир заинтересован найти этот чертов клад Новака.
На полковника нервозность гостя абсолютно не действовала, что еще больше того раздражало. Бергер считал, что если человек молча сидит в кресле, цедит коньяк, а его разум блуждает в иллюзорных мирах, создаваемых дымом сигарильи, то он просто манкирует своими обязанностями. Если он ежеминутно не беснуется, не прыгает до потолка, выкрикивая десятки версий, не летит стремглав кого-нибудь срочно арестовывать, не стреляет в первого встречного и не достает из шляпы слона, то какой он к черту детектив? Глазами, полными недоумения и отчаяния буравил Бергер хозяина дома и добился лишь того, что Муравецкий поднял указательный палец вверх и дождался, пока клиент не зафиксирует на нем бегающий взгляд.
– Правильное ощущение, – с легкой хрипотцой сказал Муравецкий и с внушением добавил: – Но на вашем месте я бы не ввязывался. Всё может обернуться большой бедой. Доверьтесь лучше нам.
Менторский тон не пришелся по душе Бергеру.
– А кто мне помешает? – надменно спросил он.
– Настоящие хозяева золота, разумеется. Точнее, их таинственные наследники.
– Бросьте! – воскликнул гость, нервно жестикулируя.
Подбежав к парапету веранды, он нарочито крикнул в сумрачную тишину фруктового сада, словно чарующая гармония природы своим ленивым спокойствием насмехалась над его справедливым нетерпением, а за каждым деревцем прятались оскалившиеся враги.
– Бандиты они! – продолжал вещать на всю округу Бергер. Резко развернувшись к Муравецкому, он сиплым тоном прошипел: – И если Новак убил Поливанову, он тем золотом уже отмолил свой грех. Так себе индульгенция, но я готов ему её выдать. Поймите, на этих червонцах кровь моего рода. Моего! А эта «Анархия»… Они не посмеют. Слышите? Не посмеют забрать то, что принадлежит только мне.
Он проводил взглядом хозяина, который молча встал и отставив бокал в сторону, подошел к книжному шкафу. В полутемном пространстве пальцы без труда нащупали заранее выбранный толстый том с вставленной закладкой. Муравецкий вынес книгу и разложил ее на столе под светом настольной лампы. Бесстрастно сухим тоном детектив прочитал нужный абзац:
– Радикальная организация с чётким уставом пожизненного членства, нарушение которого строго каралось. Выход из состава «Анархии» мог быть только один – смерть её члена.
– Не совсем понимаю вас, – произнес Бергер, с любопытством заглядывая через плечо полковника.
– Поэтому, мой милый Леонид Леонидович, – продолжал Муравецкий уже от себя, – «Анархисты» старались метать бомбы без промаха. Да и спустя сто лет их потомки не промажут. Традиции предков, знаете ли.
Муравецкий подошел к краю веранды, глубоко вдохнул свежего ароматного воздуха и медленно выдохнув, добавил:
– Думаю, что вашей прабабушке не повезло. Она провалила операцию и тем самым вынесла сама себе приговор. Но ее можно понять. Сила любви так вскружила голову несчастной, что та совершенно забыла, зачем ее отправили в Харьков. И повела жандарма к своему жениху, совсем забыв, что ведет его на явочную квартиру. Думаю, что в последний момент Поливанова все же очнулась от чар, но было уже поздно. По крайней мере, анархисты, засевшие на квартире и заметившие ее в окне в сопровождении представителя власти, тотчас вынесли приговор провокаторше.
Слова полковника вызвали едкий смешок гостя.
– У страха глаза велики.
– Кстати, – сказал Муравецкий, вновь усаживаясь в кресло. – Уж не знаю, как именно анархисты убивали Поливанову, но бывшего вожака Новака, который украл всю кассу Анархии вместе с авансом от Патриотов они потом долго искали. И представляете себе, нашли. Знаете где? В его родовом доме в Праге. Я связался со своими чешскими коллегами, и они меня подробно просветили о событиях 1916-года. Хотите почитать их справку?
Не утруждая себя вставанием, заранее подготовившийся к беседе с клиентом детектив достал рукой из навесного шкафчика распечатанную копию протокола. Бергер с нескрываемым интересом схватил документ и стал лихорадочно его перелистывать. Прошлое столетней давности проявлялось перед ним самыми яркими красками. Он то и дело прерывал чтение, с отвращением отворачивая голову от излишне натурального описания кровавого зрелища, но главное отпечаталось у него в мозге довольно отчетливо.
1916 год, Пражское предместье, усадьба Новака
При бледно-мерцающем свете керосинки Януш Новак сидел на балке чердачного перекрытия и исписывал листы бумаги. Одна часть скомканных бумажек валялась под ногами, а другая бережно откладывалась в папку. Вдруг Новак услышал шорох со двора и характерный лязг засова на калитке. Бывший анархист начал быстро выбирать листы из папки и сворачивать их в трубку. Внутрь трубки он просунул длинный ключ и все это спрятал между потолочными балками. Внизу скрипнула лестница – кто-то поднимался на чердак. Новак зарядил пистолет, погасил лампу и затаился в углу. Снизу показались контуры руки, и Януш почувствовал, что в ней зажат кольт. Новак пригнулся к лагам и прицелился. Но только он взвел курок, как сквозь приоткрытое окошко чердака что-то влетело внутрь, просвистело и острием уткнулось в сонную артерию бывшего анархиста. Тот стал судорожно хватать себя за шею, хрипел, визжал, а выдернув, наконец, иглу, лишь ускорил фатальный конец. Через несколько секунд Новак уже валялся на настиле и истекал кровью. На чердаке тотчас появились двое с фонариками и стали искать по углам. Ничего не обнаружив, они изрыгнули проклятья в сторону жертвы, пнули тело сапогами и исчезли.