Мать заметно волновалась, вздыхая и поджимая губы.
– Как ты отнесёшься к тому, – ломая руки, начала она, – что мы с Романом Николаевичем скоро… Ну, ты понимаешь?
Бергер усмехнулся, встал и медленно побрел к окну, шаркая тапочками. Облокотился о раму и стал вглядываться вдаль сквозь окно, силясь разглядеть в ночной мгле разгадку той тайны, которая мучила его последние дни. Из-за тонких сосудов резко заболела голова, но всё же Леонид взял себя в руки и произнёс:
– Это должно было случиться.
– И? – робко спросила мать.
– Что «и»? – буркнул сын и развел руками: – Между прочим, у нас двухкомнатная.
Людмила Сергеевна выпрямилась и торжественно заявила:
– Поэтому я скоро переезжаю к Ромчику… к Роману Николаевичу.
– В общагу?
– Нет, на новую квартиру.
– Откуда же деньги у бедного психиатра-любителя? – ухмыльнулся Леонид.
– Презабавная история, – радостно сообщила ЭлЭс, не обращая внимания на сарказм сына. – Ромчик скоро собирается получить наследство и когда он вступит в права, обещает всю жизнь купать меня в золоте.
Последние слова произвели на Бергера удручающее впечатление. Он судорожно потер шею и вновь оскалился.
– В золоте! – прорычал он. – В чьём золоте?
– Это метафора, сын! – встревоженно воскликнула Людмила Сергеевна.
Она быстро подошла к нему и приобняла за талию.
– Разве ты не рад? Наша квартира остаётся тебе, чудак. Когда ты тоже женишься, она станет нашим свадебным подарком.
– Спасибо за подачку, – процедил сын.
– Леонид! – повысила голос мать. – Не стыдно ли? Как ты можешь так говорить? Я стараюсь создать для тебя максимально комфортные условия, а ты нет, чтобы порадоваться за счастье матери, ведешь себя как маленький тиран. Что ты имеешь против Романа Николаевича? Он настоящий мужчина и именно он предложил сделать тебе такой подарок.
Бергер картинно опустился на колени перед матерью и замер, уставившись на дверь.
– Благодарствуйте, люди добрые! – фальцетом заверещал он. – Уж не знаю, чем и заслужил я вашей милости. Скажите только, сколько раз я должен лбом к полу приложиться, чтобы отблагодарить вас по-настоящему?
– Не юродствуй! – в сердцах выкрикнула мать.
Она прижала его голову к своему паху и протяжно вздохнула.
– Я понимаю, тебе трудно принять Романа в ином статусе. Но когда ты узнаешь его ближе….
На лице Бергера отразилась брезгливость. Он отпрянул от ног матери, встал и молча пошел к двери. Обернулся и сказал:
– Психиатр он конечно никудышный, может хоть мужем будет порядочным.
– Почему ты так говоришь? – робко спросила мать.
– Потому что ничего у него нет. Никакого золота. И не будет, слышишь?
ЭлЭс в ужасе заметила, как у Леонида исказилось лицо, выкатились глаза и так сильно он сжал кулаки, что аж костяшки побелели. Сотрясая руками воздушное пространство, что задрожала даже огромная люстра-невеста, Бергер продолжал изрыгать вопли негодования:
– Я сам выстрою тебе такие хоромы, что ух! Богаче княжеских. Ясно? А деду Илье мраморный саркофаг с вензелями.
– Сын, – пролепетала Людмила Сергеевна.
– Шикарная женщина! – не унимался Бергер и, схватив с журнального столика фотографию, где ЭлЭс обнимал мужчина, Леонид потряс ею в воздухе и продолжил: – Ты достойна не такой партии. Всё при тебе – и фигура и цвет. Откажись от косметики – она лишь портит твой совершенный образ.
Бросив презрительный взгляд на фотографию, Бергер швырнул ее к ногам Людмилы Сергеевны и ледяным тоном приказал:
– Спрячь ее куда-нибудь.
Не дожидаясь ответа от матери, он резко повернулся и вышел из комнаты.
Еще только начинал брезжить ранний сереющий рассвет, когда в кабинете, где на диванчике заснул хозяин дома, зазвонил телефон.
– Имею честь разговаривать с Григорием Михайловичем Муравецким? – сквозь эфирный шум смартфона послышался простуженный баритон.
– Совершенно верно, – полусонным голосом ответил полковник.
– Майор Гарбузян из Коминтерновского райотдела полиции. Ваш сотрудник задержан нами по подозрению в убийстве. Не могли бы вы подъехать и кое-что прояснить на месте?
Быстро одевшись и договорившись с Ираидой Львовной, что та присмотрит за спящей племянницей, полковник уехал. Уже минут через сорок его «Ниссан» резко притормозил у старого двухэтажного особняка на Арктической, 18. Не успел Муравецкий открыть дверь машины и выйти, как угловатая тень с выпяченным животом отделилась от забора и почти беззвучно представилась: