Но на угрозы представителя районной власти собаки почему-то не реагировали.
Защищая жертву, Коржиков яростно отгонял игривых псов и вдруг в азарте со всего размаху врезал носком ботинка по синему лицу покойника. Голова с треском взлетела вверх и прочертив широкую диагональ над поляной, приземлилась прямо у ног блаженно болтавших собачниц. Уже через две секунды площадка разразилась дикими воплями, что придало ватаге собак еще большей решимости, и они тотчас затеяли вдохновенный футбол. Бросаясь то к одному, то к другому псу, чтобы вырвать из пасти голову священника, Коржиков матерился, падал в грязь, грозясь всех перестрелять к чёртовой матери и тут же крестился.
Выпустив в воздух несколько пуль, он добился полной тишины. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив вокруг ни одной живой души, Степан похолодел: в конце проспекта по закону подлости послышались звуки сирены полицейского УАЗика. Коржиков со слезами наблюдал место происшествия, где валялись только его окурки, а земля была перепахана, и проклинал себя. Голову батюшки так и не нашли.
И если после всей истории Коржикова окрестили безголовым и даже он сам смеялся над собой, то сегодня из-за его рассеянности погиб человек, а это было уже не смешно. Вот так вспоминая свою жизнь в Харькове, и комкая в руке сигарету за сигаретой, сержант сказал себе: «Все, хватит!», твердо решил сложить рюкзак с едой на дорожку и ехать домой – в деревню Искровку. Как только решение было принято, за спиной Степана послышался тихий голос Муравецкого:
– Убегаете?
От стыда Коржикову захотелось прыгнуть с крыши.
– Я только хотел…. – замялся он, – в общем, не гожусь я в сыщики, шеф. Умом не вышел, стёпа-недотёпа. Хватит.
– Что хватит?
– Хватит с меня и одной смерти. Уеду домой, трактор заведу – то моё ремесло. Кто-то умный в книжке одной сказал, что труд лечит.
– Лечит, – согласился Муравецкий, мрачно оглядываясь по сторонам. – Но только тех, кто болен не смертельно.
– В смысле? – нахмурился Степан.
– В нём, мой друг. В нём.
Муравецкий подошел к карнизу и присел рядом с Коржиковым.
– У каждого человека, – сказал полковник, – есть в душе своё кладбище, где он – главный могильщик. Могильные плиты на нём никогда не зарастают, а укоры с фотографий мертвецов только терзают душу виновного горьким напоминанием трагедии. Но это жизнь. Мы в ней – дилетанты, потому что живем только раз. Да, мы способны дарить людям радость, любить и исцелять. Но порою случается, приносим беду, совсем не желая того и терзаемся всю жизнь потом, если есть совесть. А она у вас есть и она смертельно больна сейчас. Смертельно.
– Тяжко, шеф, - вздохнул Степан. – Я за всю жизнь зла никому не сделал, даже букашечку задавить никому не позволю. Она ведь тоже тварь Божья, нехай себе живёт. А тут… Из-за моей дури… Как бы я хотел закрыть это кладбище навсегда.
Он нахмурился и отвернулся.
– Крепись, мужик, – твердо сказал Муравецкий и хлопнул парня ладонью по плечу.
– Не хочу я больше быть могильщиком, – глухо пробубнил Коржиков.
– Правильно. Но это не повод становиться могильщиком самому себе.
– Как это?
– Если вы рассчитываете, что уехав, оставите свою проблему здесь, вы глубоко заблуждаетесь. Вы заберете её с собой и всю жизнь станете носить на сердце, пока она не задавит вас в самый подходящий для неё момент.
– В самый подходящий… – повторил Степан.
– Любая нерешенная задача, – пояснил Муравецкий, – имеет свойство повторяться самым неожиданным образом. А ваше желание избежать ее решения – желание неосторожное, а потому оно обязательно изменит вашу судьбу. Только в какую сторону – вот в чем вопрос.
Выразительным медленным жестом по вертикали полковник провел ладонью перед лицом сержанта, зафиксировал большой палец у скулы, а указательным, словно циркулем, шагнул к подножью губного желобка и сосредоточил взгляд на разделительной линии у переносицы.
Будущее Коржикова. Полтавская область, село Искровка
Длинная фура петляет по шоссе, её останавливает полицейский. Пьяный Степан еле выползает из кабины и показывает накладную и права. Полицейский приглашает пройти Степана к машине полиции, но в это время фура начинается скатываться с горы и на всей скорости врезается в автобусную остановку, на которой стоит группа детей. Много погибших. Степан бросается на асфальт и закрывает лицо и уши руками, истошно вопя:
– Эх, Стёпа-недотёпа. Вся жизнь - сплошная жопа.