– За что? – глухо протянула Людмила Сергеевна.
Чуть отрезвленный выпущенным паром и безумно испугавшийся, Бергер на полусогнутых ногах приблизился к матери и только хотел помочь той подняться, как вдруг ЭлЭс напряглась и резко пнула в сторону негодяя ногой. Удар пришелся по дверце тумбочки и вскрикнув от боли, несчастная женщина отвернулась, обхватила руками подставку для зонтиков и шумно зарыдала. Плечи ее сотрясались, ноги подгибались к животу, а от частых конвульсивных ударов коленками по стойке вешалки на ЭлЭС сверху упала ее шикарная норковая шуба и мягко укрыла от позора оголенные прекрасные бедра низвергнутой королевы. Громко сопящий зверь, со стиснутыми зубами и выпученными пьяными глазами ухмыльнулся, икнул и злобно осклабившись, поплелся к входной двери, переступая через дрожавшее от всхлипов тело матери.
Повозившись с замком, Бергер открыл дверь и выглянул на площадку. В коридор квартиры сразу же пахнуло резким удушливым амбре табачного дыма. Сколько раз ЭлЭс скандалила с соседями снизу, бросая всяческие угрозы курильщикам, обещая заявить куда следует, – ибо как ни открывай окно, весь дым из подъезда все равно несется наверх, – все было без толку. Некоторые нарушители правил порядка, правда, побаивались царственного вида и властного тона светской дамы, о которой ходили сплетни, будто та вращается в таких высоких кругах, что лучше с ней не связываться, поэтому курить выходили на цыпочках. Но теперь Людмиле Сергеевне, нервно всхлипывавшей в углу и глотавшей слезы с кровью из разбитого носа, было не до соседей. Ей хотелось просто лежать и плакать.
На этаже никого не было, лишь за соседской дверью недовольно пробурчал пес и пару раз гавкнул. Словно ищущий, кому бы излить душу, Бергер ухмыльнулся и едва держась на ногах, стал подпрыгивать на площадке и пинать ногами по дверям, при этом кашляя и истошно вопя сквозь прокуренное пространство:
– Это моё золото! Моё! Слышите!
– Не позорься, – глухо отозвалась из-под шубы мать.
Бергер резко остановился, и медленно повернувшись в сторону ЭлЭс, заплетающимся языком стал говорить:
– Я хотел сделать тебя самой богатой и счастливой женщиной на земле, а ты? Замарала себя пошлой связью с грязным продажным альфонсом. Дешевка ты, а не княгиня. Дрянь! Дрянь!
С брезгливым выражением на лице, будто его сейчас вот-вот стошнит, Бергер зашел в квартиру и направился к матери, которая старалась коротенькой шубкой прикрыть хотя бы грудь, обнажившуюся из-за разорванной полы халата.
– Что? – заорал Леонид, нависая неуклюжей тушей над телом испуганной жертвы. – Стесняешься? Меня стесняешься? Зря, мама. Сейчас по-настоящему породнимся.
Людмила Сергеевна перехватила животный взгляд сына и в ужасе попыталась отползти, но было уже поздно. Бесконтрольный рефлекс Бергера оказался проворнее. Леня упал на колени, с силой сдернул с плеч матери шубку, затем добрался до трусов и резкими рывками сорвал их и со стоном раздвинул ноги.
– Не смей, – протяжно застонала женщина.
Надрывная мольба поверженной королевы лишь взбодрила грязные желания варвара и еще сильнее затуманила рассудок победителя, примитивный животный инстинкт которого тотчас вылился в яростное нападение хищника на панически скулящую жертву. Не церемонясь, Бергер спустил свои трусы, затем обхватил дрожащими руками пухлые ягодицы пленницы, и легко прижавшись животом к ее лобку, с диким рычанием ввел эрегированный член в сухую вульву, словно вбил ржавую сваю в нежное мармеладное желе. ЭлЭс нервно вскрикнула, а в остекленевших глазах, уставившихся на сына, застыло немое удивление, смешанное с отвращением. Как только сын резкими толчками с нарастающим темпом стал делать первые движения членом внутри влагалища матери, та взвыла и зажмурившись, отвернула голову в сторону, чтобы если уж чувствовать боль, то хотя бы не видеть того, кто ее причиняет. А дикарь, вошедший в раж, со скоростью ополоумевшего кролика яростно и зло истязал внутренности казавшейся безучастной ко всему кошмару женщины.
Его злило и удивляло полное равнодушие матери, поскольку он был твердо убежден, что та безумно хотела его, но из-за семейного статуса стеснялась признаться. На самом деле, несмотря на бушующее пламя пьяного угара, Леонид стал отчетливо осознавать, насколько сильно мать его ненавидит. Но тотчас нахлынувшая волна злобы от того, что, небось, от секса с Ромчиком мать на седьмом небе от счастья, еще резче и грубее стал насиловать плоть униженной королевы и срываясь на детский дискант, засипел: