Глава 17
Озадаченные новым делом практиканты поначалу растерялись, не зная, с чего начать. Легко сказать: воссоздайте обстановку столетней давности, да еще до мельчайших деталей оборудуйте палату, в которой находилась Катя Поливанова, причем именно в тот день, когда ее убили, ну или выкрали с последующим умерщвлением и захоронением неизвестно где. Тем не менее, связанные общим поручением: иди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что, Степан с Ликой взглянули друг другу в глаза и прочитали каждый одно и то же: «Это наш последний шанс». Им не захотелось его терять, а потому студенты решили отбросить любые сомнения и действовать немедля, а там как Бог даст: авось выведет на правильный путь, иль, в крайнем случае, соломки под ноги подложит, чтоб не так уж больно было падать. Поскольку никакого руководства в больнице на тот момент не было, чтобы выяснить об истории заведения, приходилось действовать самостоятельно. Из-за недостатка времени ехать специально в библиотеку и копаться в исторических справках Коржиков отказался и нарыл в интернете все, что мог нарыть. В годы первой мировой в Харькове ужасно не хватало лазаретов, а кроме того, вместе с десятками эшелонов с ранеными, в город из-за поражений русской армии стали стекаться тысячи беженцев, спасавшиеся от стремительно расширявшегося германского и австро-венгерского нашествия. Харьковцы не возражали, ибо всегда были гостеприимны к тем, кто с добром, а не с мечом «освободителей». Но вдобавок ко всему по всей области свирепствовал тиф. И раненых, и беженцев, и тифозных нужно было где-то размещать.
Вскоре Указом императора Николая Второго был учрежден лазарет на двести коек, который построили в самые сжатые сроки. Со своей стороны самые богатые люди города, в частности, сахарные короли Кениги, знаменитые купцы Жевержеевы и шоколадный гений Жорж Борман вложили огромные суммы в оснащение лазарета, а также на постройку других медицинских пунктов, бараков и палаточных лагерей.
Спускаясь со второго этажа в сопровождении Степана, который в подробностях описывал деяния благородных, но незаслуженно забытых харьковцев прошлого, Лика, некогда пинавшая сапогами старые лестничные перила, теперь останавливалась и бережно проводила по ним ладонью.
– Быть может по этим ступенькам, – тихо сказала она, – ступал сам царь: гордо и величаво. А ты мог бы ступать гордо и величаво?
– Угу, – буркнул Коржиков и похрамывая, вел напарницу под локоть, сосредоточенно следя за тем, чтобы та случайно или намеренно не задела его костылем.
– А рядом шла императрица в роскошном визитном платье из лилового бархата, украшенном нитками жемчугов и рубинами, – продолжала Лика. – Ах, как она была прекрасна!
Увлекшись, Кобрина не смотрела под ноги, и все время оступалась. Тогда Степану приходилось проявлять мгновенную реакцию, расставляя ноги и подхватывая легкомысленную мечтательницу, чтобы вернуть ту на твердый мрамор. На следующей ступеньке Лика вздохнула и упершись наконечником костыля в носок ботинка напарника, от чего тот слегка побледнел, произнесла:
– А вот тут Александре Федоровне, возможно, стало дурно и захотелось, скажем, чтобы император взял ее на руки. А ты мог бы…
– Еще чего! – воскликнул возмущенный Степан, вытаращив глаза.
– Почему? – обиженным тоном спросила Лика и поджала губки.
– Рубины у тебя слишком тяжелые, – проворчал парень и быстро потащил расстроенную напарницу за собой.
В вестибюле практикантам пришлось разделиться: Кобрина похромала налево искать музей истории больницы, чтобы добыть как можно больше экспонатов, а Коржиков поплелся направо – в противоположное крыло здания, где, как предполагал Муравецкий, могла сто лет назад содержаться Катя Поливанова. Нужно было внимательно все осмотреть и подготовить место будущей ловли щелкуна на живца.
Дверь с табличкой «Музей Второй клинической больницы» Лике попалась на глаза почти сразу же, но от спертого запаха внутри помещения сразу же запершило в горле. Казалось, несвежий дух копченой колбасы, формалина и винного перегара не выветривался отсюда никогда. Стены, отчего-то залитые лунным светом, хотя за окном был солнечный день, встречали портретами врачей и еще каких-то людей в вицмундирах. Повсюду на стендах стояли прямоугольные ящики. Под стеклянными крышками отчётливо проглядывались различные части тел и отдельные органы. Не до конца открытые шторы на окнах создавали не очень дружелюбный антураж. Кто-то кашлянул, и Лика от слабости в коленках прижалась спиной к стене и зажмурилась. Где-то за колонной справа от нее послышались шорохи. Приоткрыв глаза, Лика нашла в себе силы сделать пару шагов вперед. Она выглянула за угол и почти у самого окна заметила прозекторский стол, на котором лежала мумия, ровно наполовину вскрытая. Муляж всех внутренностей человеческого тела – от мозга до стоп – был сделан довольно искусно. Но Лику поразило другое: ложбинка, где располагался желудок, была заполнена порезанной «Московской» варено-копченой вперемешку с сыром. Вдоль кишечника тянулись дольки бочковых огурцов, а в районе паха торчала бутылка вина.