– Не желаете присоединиться? – призывно прошептало и ехидно захихикало нечто над самым ухом девушки. От неожиданности Лика чуть присела, затем резко развернулась и слёту зарядила костылем в источник голоса. Немолодой мужчина в униформе вскрикнул и отлетев под стенд, тут же был осыпан потолочной штукатуркой.
– Ой, простите, ради Бога, – кривым ртом произнёс тот, оставаясь на полу. – Не хотел вас напугать. Но к нам так редко заходят гости, а я как раз обедал. Вы прервали мою трапезу, между прочим. Нехорошо… Нехорошо так делать, драчунья.
Насилу восстановив дыхание, и повеселев от глупой ситуации, Кобрина спросила:
– Так что мне, извиниться перед вами прикажете? Кто вы такой?
– Служитель музея и ученый анатом, – тоном, полным достоинства, донеслось из сумерек.– Суконников моя фамилия. Между прочим, здесь весьма ценные экспонаты. А благодаря вам, многие из них пришли в негодность.
– Падать надо уметь, – огрызнулась Лика и уставилась на лицо служителя. Неимоверно натужными движениями музейщик приподнялся и опершись о диван, произнес, оценивая девушку с ног до головы:
– О, да вы и сами изумительный экспонат для нашего музея. А что вы, собственно, пялитесь на меня? Нравлюсь, барышня? Вас не смущает, что я женат?
В первые секунды Кобрина захотела выбросить нахала в окно, но вспомнив строжайший наказ Муравецкого быть максимально корректной, решила оставить это на потом, когда будет окончено расследование. К тому же Суконников был настолько жалок и безобиден, что она тут же потеряла к нему интерес. Служитель же, напротив, во что бы то ни стало, намеревался увлечь гостью и предложил той немедленно взглянуть на «свежайший», как он выразился, экспонат.
С этими словами он манерно приподнял крышку ящика и Лике сделалось по-настоящему дурно. В формалине плавало несколько сотен настоящих человеческих глаз. Довольный, что произвёл впечатление, служитель самодовольно заявил:
– Посмотрите на них! Не правда ли, как милы. У каждого своя последняя история – они все честны. Вы видели когда-нибудь глаза, которые никогда не лгут? Наслаждайтесь. Какое разнообразие, полюбуйтесь же. Почему вы бледнеете? В одних глазах удивление, в других страх, в третьих насмешка. Что бы предпочли вы?
– Ничего не понимаю, – сдерживая ком в горле, прошептала Лика, тылом пятясь к выходу. – Что это за музей?
– Анатомический, разумеется, – с довольной ухмылкой ответил Суконников. – А вы чего ожидали?
– Блин! А где исторический?
– Отродясь не было у нас такого.
– Че за кракалыка такая! – вскрикнула Кобрина и огляделась по сторонам.
Не обращая внимания на протесты Суконникова, Лика стал срывать со стен картины, на которых врачи прошлого делали операции. С каждым срывом служитель вздрагивал и хватался за голову. И было от чего, ведь оказывается, за каждой картиной у него были надежно, как казалось музейщику, припрятаны заначки: то конвертик с деньгами, то початая бутылка коньяка, а то и женский бюстгальтер. Последний, по-видимому, был настолько дорог бедняге, что тот с диким воплем ринулся в атаку, выхватил ценную вещь и тотчас сунул ее за пазуху. Отягощенная трофеями, Лика выбралась из помещения и плюнув на дверь, на которой и в самом деле была надпись: Анатомический музей, зашагала по коридору. Вдогонку ей из замогильного чрева анатомички доносились еще слова Суконникова: «–Куда же вы, барышня? Зачем вам исторический? Наш интересней! Эй!»
Но Кобрина уже не слышала их и как можно быстрее захромала по коридору на свет – в центральный вестибюль. Она стремилась добраться до правого крыла и встретиться там с Коржиковым.
Уже минут шесть как Степан стоял и тупо смотрел на высокую двустворчатую дверь из красного дерева, которая вела в коридор правого крыла первого этажа. Вела, но не в этот раз. Сегодня ее украшала криво прибитая дощечка с недвусмысленной надписью: Рэмонт. На продолжительные стуки кулаками, от которых вздрагивали даже рядом стоявшие тележки с наваленными на них биксами, долгое время никто не реагировал. Но Коржиков был убежден, что за дверью теплится чья-то жизнь, потому как, приложив глаз к замочной скважине, ощутил едкий дух перегара, который он – деревенский житель – ни с чем не мог спутать. Когда же на настойчивые призывы дверь все-таки приотворилась, Степан с удовлетворением отметил, что не ошибся и смело вошел вовнутрь, раздвинув в стороны двух грузин. Несмотря на то, что оба были одинаково не совсем трезвы, разница между ними все же наблюдалась. Один был долговязым лысым очкариком, другой – низеньким толстячком с широким лицом и волосатой грудью, на которой виднелась татуировка с именем: Софико.