Лика равнодушно вышла за дверь, но Степан вынул из-за пазухи чекушку и поставил ее на стенд.
– Есть, – вздохнул жалостливый парень и с изумлением стал наблюдать, как Суконников весь напрягся и резким рывком спринтера ринулся к цели. Схватив синими пальцами бутылку, он не церемонясь, откупорил ее и жадно приложился губами к горлышку. Выглянувшая из-за двери Кобрина усмехнулась:
– Получил соску, хоть пять минут вопить не будет.
Воспользовавшись паузой, рэкетиры поспешили в правое крыло.
Первые несколько минут грузины выпученными глазами взирали на странный бессистемный ассортимент из тридцати бутылок, включавших самогон, коньяк, пиво и шампанское. У долговязого даже слетели с переносицы очки, а толстячок снова надрывно икнул и спросил, нет ли закуски. Не давая ремонтникам опомниться, Лика поставила условие: выпивку они получат, только если наведут блеск и шик в коридоре и оборудуют нужную палату по эскизам, которых у практикантов было уже предостаточно. Грузины переглянулись, затем начали о чем-то спорить между собой на своем языке. Особенно отличался толстячок, который энергично тыкал пальцем в надпись: Софико и наверное, в чем-то клялся товарищу. В ответ ему что-то не менее энергично доказывал долговязый, тоже тыча очками в Софико и буравя напарника острым орлиным взглядом, укоризненно качал головой. Наконец, после бурных прений, угроз, слез и братания оба пришли к компромиссу и согласились на все условия молодых шантажистов. Работа закипела по-новому.
Прежде всего, с помощью строителей удалось выяснить, что до ремонта это крыло занимала столовая, гардеробная для персонала и хозяйственные помещения. В одном из них Коржиков и обнаружил признаки былой реанимационной одноместной палаты, вспомнив слова покойной Юлии о том, что Новак увидел Катю, когда та выходила на балкон. В самом деле, нигде больше в этом крыле балконов не было. Кобрина тотчас приказала исполнительным рабочим вычистить палату, после чего все четверо разложили принесенные Ликой из музея фотографии.
– Что это за кошки на стенах? – спросил Степан.
– Милые такие, – улыбнулась напарница. – На всех обоях, между прочим.
– Чепуха, – хмыкнул Коржиков.
– Сам ты чепуха, – возразила Кобра. – Когда смотришь на такую прелесть, не так болит. Умные люди были врачи. Не то, что ты.
– Угу, – согласился Степан и глухо добавил: – А в подвал за старинной мебелью самая умная пойдет.
– Я?! – возмутилась Кобрина. – Во второй раз – ни шагу! Хочешь, чтобы я вторую ногу сломала? У тебя совесть есть вообще?
Грузины тотчас предложили свою помощь.
– Не ругайтесь, – добродушным тоном отца произнес толстячок. – Мы давно тут работаем и видели много вещей, которые на ваших фотографиях. Можем притащить, только скажите, какие нужны.
Долговязый скептически возразил напарнику:
– Но у нас нет полномочий, чтобы носить чужие вещи.
На что Лика недвусмысленно стукнув наконечником костыля по ящику со спиртным, заявила:
– Я даю вам такие полномочия.
Даже Степан восхитился тем, насколько мощно подействовал командирский голос Кобры на алкашей.
Вскоре комната стала наполняться мебелью, которая точь-в-точь соответствовала интерьеру 1916 года.
– Да, – сказал Муравецкий, прибыв на место. – Даже воздух дышит той атмосферой спокойствия и умиротворения.
У двери стояла тумбочка с чайником и вазочки с печеньем. К окну, закрытому нежно-розовой шторой, была придвинута тяжелая панцирная кровать, напротив которой с другой стороны высился стеклянный шкаф с биксами, баночками и кастрюльками. Над шкафом величественно и по-деловому взирали сверху вниз вечно спешащие куда-то старые часы с боем. Все стены были облеплены постерами и календарями с котятами, а над самой кроватью был прикреплен огромный портрет Николая II. Муравецкий поразился тому, с каким энтузиазмом строители монтировали мебель, красили двери и перестилали линолеум. Толстячок предложил переоборудовать еще и балкончик, но было решено держать щелкуна только внутри палаты.
– Хотя, – добавил полковник после минутного размышления, обращаясь к Коржикову, – на балконе будет ваша диспозиция. Дверь оставим слегка приоткрытой, занавесим лишь тюлем, чтобы вы все слышали и тотчас могли отреагировать.
– А где буду я? – спросила Кобрина, храбрясь и делая тщетные попытки встать на больную ногу. Но от сильного давления девушка бледнела, пока почти без сил не опустилась на кровать. Прикусив губу, Лика отвернулась к стене и обиженно засопела.
– Не расстраивайся, Кобра, – мягко сказал Степан и с усмешкой добавил: – Я и сам справлюсь. Дело-то несложное мужика уложить.