– Не надо никого навещать, – раздался голос Валентины.
Еле-еле Лизе удалось уговорить маму отпустить ее помочь дяде Гриму, но как только мать узнала, что ей придется сыграть роль сестры-сиделки в странном спектакле, она поначалу была в шоке и хотела провалить всю операцию. Однако Лиза пообещала матери, что будет подсказывать той слова, если она вдруг забудет. На что Валентина резонно ответила, что яйца кур не учат и это еще вопрос: кто кому будет подсказывать. Аргументом «за» для нее явилось еще то, что Валя все время будет находиться рядом с дочерью и если что, так отдубасит Дурова, что «держите меня восьмеро». Воспользовавшись азартным порывом женщины, Муравецкий, особо не надеясь на успех, поинтересовался, не могла бы она назавтра устроить горелую гречневую кашу. Сначала Валентина хотела предложить полковнику записаться на прием к психиатру, благо, тот был на месте. Однако осознав, что Муравецкий вполне серьезен, и перечить теперь ему – значит, подвергнуть провалу не только все дело, но и поставить под угрозу жизнь ее дочери, Валя согласилась.
– Ладно уж, договорюсь с девочками на кухне.
Взяв клятву со строителей, что те не уснут, пока не приведут в порядок коридор и палату, а также приказав Коржикову с Кобриной хорошо выспаться, Муравецкий отправился в театр к гримерам. К сожалению, Харьковская драма была на гастролях в Киеве со своей «Зойкиной квартирой» по случаю Булгаковских дней и все специалисты отсутствовали. В мрачном настроении прибыл Григорий Михайлович в Коротич и был тут же окружен заботой Ираиды Львовны. Когда та узнала о причине кручины своего кумира, она расцвела и деловито спросила:
– У вас есть эскизы и мерки?
Муравецкий доложил, что эскизов нет, но есть женщина, ее дочка, а также он сам, кому нужны старинные платья сиделки, пациентки и костюм горожанина. Ираида позвонила своей двоюродной сестре, которая работала швеей у армяшек и договорилась о встрече.
– Будем работать всю ночь и пригласим вас на примерку, – твердо пообещала Ираида Львовна и взяла у полковника телефон Валентины.
Глава 18
Получив сообщение Людмилы Сергеевны: «Сахар кончился, но обещали завезти новый контейнер на склад в количестве восьми с половиной единиц по местному времени», детектив понял, что женщине удалось уговорить щелкуна. Сама же ЭлЭс категорически отказалась приехать в больницу, сославшись на то, что ей будет невыразимо больно наблюдать задержание любимого человека. Муравецкий хотел было напомнить, что этот «любимый человек» возможно похитил ее сына, а может и того хуже, но решил не усугублять состояние впечатлительной женщины – мало ли чего та могла натворить сдуру накануне важного события. Полковник с присущей ему деликатностью поблагодарил Людмилу Сергеевну за помощь и пообещал тотчас сообщить той об успешной операции.
Ночью Муравецкий никак не мог уснуть. В напряженной тишине слишком отчетливыми и резкими казались внешние звуки за стенами дома, в которых аналитический мозг детектива все пытался угадать знаки, предвещавшие исход завтрашней битвы. Полковник, разумеется, помнил рассказы своей бабушки о том, как в июне 1941 года уродило много-много огурцов и грибов, а это всегда бывало к войне. Или о том, как князь Казимир Великий увидел на звездном небе красных лошадей, несущихся прямо на его крепость, а наутро он погиб под копытами коня варвара. Голова Муравецкого гудела от отрицательных примеров и бесновавшихся черных мыслей, а откуда-то из глубин подсознания стали выползать черви сомнений: «А не отказаться ли?» В конце концов, он решил одеться и выйти из дому немного развеяться. Совершая пешую прогулку вниз к яру, Муравецкий старался вытрясти из себя мрачность, ускоряя шаг, переходя на бег трусцой с прыжками, пока не разогнался так, что вызвал переполох в близлежащих дворах. Собаки дружно по цепочке подняли оглушительный лай, а кто-то из посельчан даже пальнул в ночь из обреза.
Лесной воздух задумчивой дубравы немного успокоил бесов в голове полковника, которые решили сменить гнев на милость и подлили в огонь размышлений хозяина вполне добрый пример, как еще до престола Наполеон Бонапарт увидел во сне прекрасную, но очень грустную даму. Со скрещенными на груди руками та умоляла помочь ей, а в знак благодарности подарила будущему великому полководцу кольцо. Наполеон понял, что печальная дама – это образ его родины, а кольцо – символ власти. Не прошло и года, как Бонапарт стал императором. С осторожностью переступая через коряги, Муравецкий пробирался сквозь листву папоротника и акаций уже с определенной целью: он шел к своей женщине. На полянке, залитой лунным светом, полковник приблизился к памятнику, поклонился фотографии и присел на пень. Включив фонарик, детектив стал раскуривать сигариллу, а в это время беспокойный мозг задавал мысленные вопросы, направленные на фото Зои, и ждал ответа. Никогда еще бывалому эксперту не приходилось настолько глубоко сомневаться в успешном исходе затеянного мероприятия. Он и вправду был не уверен и каким-то десятым чувством ощущал неладное.