Уверенно открыв дверь, на которой еще вчера висела табличка «Рэмонт», Роман Николаевич попал в коридор, сразу напомнивший ему коммунальную квартиру, в которой он жил. Поэтому привычным жестом сдвинув в сторону развешенное на веревках белье, он спокойно прошел дальше, вскользь кивнул Суконникову, якобы увлеченному телефонным разговором, и на долю секунды задержал взгляд на аппарате, который лже-секретарь использовал для лже-связи. Лишь сочувственно вздохнув, будто сожалея, что бедным служащим приходится пользоваться столь допотопной техникой, Дуров покачал головой, мол, старое здание – старые традиции, и отыскав нужную палату, вошел в нее.
Сдержанная в эмоциях Валентина сухо поздоровалась и тут де провела доктора к маленькой пациентке. Дуров присел на кровать напротив коляски и ласково спросил:
– Как тебя зовут, деточка?
– Катя, – тихо произнесла Лиза, прятавшая руки под шерстяным пледом.
– Прелестно, – улыбнулся доктор. – А меня Роман Николаевич. Можешь встать?
Валентина сообщила, что девочка – инвалид, она после недавней травмы, а еще страдает диабетом, зависима от инсулина и с очень слабой нервной системой. Дуров покачал головой.
– Ах, как я тебя понимаю, дитя, – с печалью в голосе произнес он. – Я сам на инсулине. А с нервами мы тебе поможем, хочешь?
Лиза посмотрела на мать, потом перевела взгляд на врача и несмело кивнула.
– Где у вас тут можно помыть руки? – спросил Роман Николаевич у Валентины.
Сестра кивнула на умывальник и терпеливо подождала с полотенцем в руках, пока доктор не закончит, после чего Дуров приободренно подмигнул Лизе, еще глубже укутавшейся в плед.
За приоткрытой дверью мелькнула тень Сан Саныча, который что-то кому-то громко выговаривал, а в ответ из кухни получал грубые женские реплики. Дуров нахмурился и попросил Валентину прикрыть дверь. С непроницаемым выражением на лице та медленно направилась выполнять просьбу, как услышала в спину:
– И знаете, можете идти по делам, мы справимся сами. Вам огромное спасибо за помощь.
В глазах сестры милосердия мелькнула растерянность и на секунду Валя даже сгорбилась.
– Но я не могу, – рассеянно пролепетала она.
– Почему? – удивился врач.
Правильные слова у женщины никак не выходили – захлестывали наплывающие на грудь нервные эмоции, а бравада и кураж стали предательски иссякать. Уходить она очень не хотела, но ослушаться доктора не позволял ее статус.
– Просто, – начала мямлить сестра, выкручивая себе пальцы, – я могу понадобиться.
Одарив Валентину доброй улыбкой, Дуров мягко взял женщину за локоть.
– Ну что вы, что вы, – мягко произнес он. – Вам совершенно незачем так волноваться. Все, что понадобится девочке, она получит от меня. Вы столь трепетны, прямо как мать, ей Богу. В нашем деле нельзя так близко…
– Мать… – начала было говорить Валя, но вовремя остановилась. – Ее мать тоже просила меня быть рядом, потому что Лиз... Кате может снова стать плохо и…
– И я тут же помогу ей, – поспешно ответил Дуров и щелкнув пальцами, повел Валентину к двери. – Ах, дорогая. На такой работе вам не следует слишком впечатляться – сердца на всех не хватит. Сколько несчастных приходится видеть каждый день и если к каждому…
– Она не несчастна! – воскликнула Валя, упираясь в попытках задержаться у двери, но услышала ровный голос Лизы:
– Все будет хорошо, сестра. Спасибо за ваше доброе сердце и участие в моей судьбе. Ступайте и пожелайте мне только самого хорошего. Ангел непременно услышит вас.
Бросив на дочь хмурый и полный отчаяния взгляд, с тяжелым вздохом мать вышла за дверь. Дурову показалось, будто из коридора запахло горелым, он поморщился, покачал головой и повернул замок в двери на два оборота. Затем обернулся к Лизе и с воодушевлением сказал:
– Ну-с, приступим.