– Ну, так мне это… – замялся Коржиков, – Лика тогда сказала, чтоб я на свидание с тапочками приходил, мол, так принято, а?
Коржиков уставился на шефа.
– Кобрина! – обратился Муравецкий к байкерше, которая уже стояла в дверном проеме.
– Шеф! – выпалила Лика. – Вы же меня знаете.
– О, да!
– Я что, совсем дурочка? Просто тапочкой у нормальных байкеров презерватив называется. Я это и имела ввиду, а этот Лучший Отличник Харькова…
Не находя цензурных слов, Коржиков схватил подушку и швырнул ее в убегающую напарницу, после чего ринулся в погоню. Из коридора послышался мужской мат и женский визг.
– А они у вас славные, – мягко улыбнулась Людмила Сергеевна, крепко сжимая кисть полковника.
– Какие достались, – развел руками Муравецкий. – Но над ними еще работать и работать.
В ту же секунду дверь отворилась, и из нее выглянули две раскрасневшихся физиономии. Первая по имени Кобра, встревоженно спросила:
– Так значит, мы прошли аттестацию, шеф и свободны?
– Еще чего! – воскликнул полковник. – В царском архиве еще масса Дел.
На лицах практикантов засветились глуповатые улыбки.
В тот же день главные участники событий, за исключением Людмилы Сергеевны, обедали у Муравецкого. Григорий Михайлович торжественно поздравил Коржикова с Кобриной с первым боевым крещением, а те смущенно сидели и теребили края салфеток на коленях. Ираида Львовна подавала как будто на королевском приёме. Лучшие куски доставались Степану, а Лика возмущалась про себя: «Надутая индюшка! Между прочим, я больше пострадала, чем он». Но вслух не высказывалась и сама удивлялась собственной кротости. Прекрасную хозяйку все хвалили за кулинарное искусство. Валентина, все еще сердившаяся на полковника за то, что подверг ее девочку страшному испытанию, за столом стала добрее и отпустила Лизу вместе со Степаном за яблоками.
– Скажите, – поинтересовался Муравецкий. – А как же ваши зайцы? Кто победил в борьбе за капустные грядки?
– Мой ответ аппетитно дымится под этой крышкой, – удивительно бодрым тоном сказала Ираида, указывая на кастрюлю.
Над беседкой пронесся дружный смех и новая порция похвал кулинарке. За столом сидел также и отец Кобриной и строго поглядывал на дочь. Но постепенно насытившись, он пришел в доброе расположение духа и хмелея от вина, начал вспоминать с Муравецким далекие годы юности. А было что вспомнить товарищам, которым сразу же после окончания юридического института пришлось поработать в экспертно-криминалистической лаборатории харьковского УВД, в которой не значилось ни одной глухой улики. Вещи – самые тусклые, блеклые и покрытые патиной времени – во внимательных руках эксперта Григория Михайловича Муравецкого и его коллег оживали без труда. О любом пёрышке почти мгновенно выдавалось заключение: как оно попало на место происшествия, с какой курицы выпало и имеет ли отношение к смерти двух пожилых дам, чьи тела были обнаружены на пустыре за женской гимназией. Самая грозная фомка почти мгновенно смягчалась и становилась словоохотливой, а неприветливо пустая табакерка спешно вычихивала кровавые тайны её несчастного хозяина.
Не только Степан с Ликой, но и Ираида Львовна слушала воспоминания однокашников об истории с пропавшими письмами Натали Гончаровой к Пушкину, с которыми некто явился в одно известное издательство. Однако содержание их было столь интимного свойства и многие речевые обороты настолько вольно трактовались в нравственном смысле, что толпы неистовых потомков тотчас потребовали экспертизы. За дело взялись самые именитые графологи. Диагноз их оказался неутешителен: письма признали подлинными. Но Кобрину, глубоко исследовавшему технические нюансы и психо-эмоциональную энергетику Гончаровой, удалось распознать искусно выполненную подделку. За разоблачение мошенника и спасение чести первого пиита России и его супруги благодарные потомки увенчали палец Кобрина дорогими памятными перстнями. Лика подтвердила, что такой перстень у них дома действительно есть.
После таких воспоминаний и влитого горячительного Кобрин расстался с идеей забрать дочь в Киев. Но во время всего обеда периодически потрясал в ее сторону указательным пальцем, мол, смотри у меня, если что. Лика смиренно закатив вверх глазки и сложив ладошки у груди, клялась всеми чертями ада смотреть в оба.
После первой перемены блюд Кобрин заинтересовался архивом и умолил Муравецкого показать раритеты.
– На многих документах ни одной печати…. – заметил он, рассматривая обрывки бумаг. – Фальшивка?
– Не думаю, – закуривая сигарилью, сказал Муравецкий.