Младенца, богато одетого, вносили в украшенные золотом комнаты. Иван долго смотрел на узоры, сияющие на свету. Никогда в жизни Иван не видел такую красоту. От таких видов даже появилось головокружение. Ребенку показывали дивных божьих творений. За ним ухаживают, и, быть может, даже любят.
Затем увидел женщину, которая держала ребёнка на руках. В темной ночи их общий силуэт освещал сияние луны.
– Бедное дитя. Ты невинно, но виновны твои родители.
Кто это? Это ночь, в которой произошел переворот? Он и Елизавета Петровна?
Снова Иван переместился. Но на этот раз все было знакомо. Тюрьма. К нему входят трое мужчин. Центральный долго смотрит на него.
– Здравствуй, Григорий, – промолвил мужчина, стоящий посередине.
Григорий… Да, именно так его называли когда-то. Почему? Как понял Иван, нельзя было, чтобы в той тюрьме знали о подлинном имени. Как и в любой другой. Лишь небольшое количество людей знали его истинную историю.
– И вы здравы будьте, – тихо произнес Иван, поднимаясь на ноги перед вошедшими.
– Как тебя здесь содержат, все ли тебя устраивает?
– Нет, мне здесь очень не нравится. Стражники не следуют заповедям Божьим, ругаются, бьют и лишают меня чая.
Брови мужчины чуть нахмурились, он пристально смотрел на узника.
– Божьи заповеди, говоришь, не соблюдают? А ты их знаешь?
– Конечно. Очень даже хорошо знаю, сам Бог давал их Моисею, – промолвил Иван, вспоминая строки из Исхода, – Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им. Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно. Помни день субботний, чтобы святить его; Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему. Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.
Мужчина молча смотрел на Ивана округленными глазами.
– Услада для ушей слышать, что так сильно чтишь ты законы. Но сможешь ли ты сказать, в чем заключается главное, что следует взращивать внутри себя человеку?
– Я думаю, любовь. Любовь к Богу и людям.
– Не могу не согласиться. А любишь ли ты? Любишь ли ты стражников, врагов твоих?
Иван хотел было что-то ответить, но замешкался. Мужчина лишь улыбнулся.
– Понимаю. Сложно, и это признаю.
С минуту они молча стояли, смотрели друг на друга.
– Ты бы хотел отправиться в монастырь?
Тут уже был черед Ивана округлить глаза.
– Монастырь?! Конечно, всем сердцем я бы желал отправиться туда! По правде сказать, куда угодно, лишь бы это была не тюрьма.
На такой ноте и закончился их разговор. Мужчины ушли.
Сейчас мысли Ивана вновь были заполнены ими. Кто это были? Чего хотели? Иван помнил, как после их разговора стражники стали гораздо мягче с ним. Вернее сказать, почти перестали бить и лишать еды, наказания если и были, то не столь сильные. Но все это было временно. Потом жестокость стражников вновь вернулась.
Снова новое место.
На этот раз опять Иван его видел впервые. Это была не тюрьма. Удивление переполнило юношу. Вновь тот мужчина, с которым он разговаривал! Он что-то говорил своему спутнику.
– Живым арестанта в руки никому не давать и возбуждать в нем всякую склонность к монашеству.
Последующие слова мужчины Иван уже не мог разобрать. Его оглушал звон в ушах. Пульсирующая боль в голове вновь дала о себе знать.
Что-то теплое, мягкое вдруг прикоснулась к участку боли. Из горла Ивана вырвался крик.
Боль уходила. Неужели дух уже уходит из его тела?
Иван приоткрыл глаза. Над ним был лик. Лик, не похожий ни на кого, кого Иван мог видеть в своей жизни. Тонкие черты, глаза большие, зелёные.
– Много же ты настрадался, – тихо прошелестел голос.