– Это моя дочурка, Златка. Она ещё спит, не будите её, вас я познакомлю завтра, – тихо пропищал Багрик, – вам я могу наколдовать комнаты…
– У тебя уже появилась дочь? – искренне удивилась Ксана, – я не знала, что ты стал отцом.
– А никто о ней до этого не знал, – лишь пропищал Багрик, – да и мама ее при родах умерла, не до разговоров мне было.
Ксана поняла, что затронула больную для Багрика тему.
– У меня есть одна стена, которая ни для чего не используется… – задумчиво размышлял шишок, – я надеюсь, комнаты будут сухие если продлить мой дом в том направлении.
Вновь доносились звуки щелканья маленькими зубками, в земляной стене стал появляться проём, тут же образовалась опора из корней дерева. Прямо на глазах нора шишока стала расширяться, появлялись дополнительные комнаты.
Иван внимательно смотрел на это чудо.
– А я смогу научиться так делать? – вдруг не сдержался он.
Шишок удивлённо взглянул на своего гостя.
– Я чувствую, магия в тебе есть, ее много. Но магия шишока отличается от человеческой. Что доступно нам – то не постижимо для вас. И точно так же и в обратную сторону, я не могу овладеть человеческими способами формировать и воплощать магию. Я уже пытался научить Ксану нашим тонкостям, но получится сделать ее сильнее лишь в одном случае…
Иван слегка расстроился, а вместе с ним Василий, который надеялся, что Багрик примет участие в тренировках, научит его самого, его ученика чему-нибудь новому. Ксана же увидела грустные огоньки в глазах Багрика, и торопливо произнесла:
– Ладно, все разговоры отложим на завтра, я отправляюсь спать.
У Ксаны комната была самая дальняя, у Ивана и Василия – соседние. Багрик залез в одну из ниш в стене, свернулся калачиком.
Мужчины разделись, повесив мокрые одежды свои на весящие корни. Василий прочел несколько молитв, кладя земные поклоны и прося у Бога нового терпения и новых сил.
Спустя время Василий погрузился в объятия долгожданного сна. Мир давно забытых картин охватил его. Он вспоминал такие далёкие и размытые образы, будто бы не пара-тройка лет прошли, а целая вечность пролегала между ним нынешним и Василием того времени… вспоминал свое пребывание на войне с Пруссией. Семилетняя война… столько было русских побед в сражениях, и что? Что в конце? Победу славную отдали, подарили, можно сказать, фрицам, вернули все завоеванные русскими войсками территории! Союзный договор, тьфу, с Фридрихом II!
А вот и новые образы. Маленький Василий плетёт корзину у себя дома, в угрюмой Сибири, в родном Тобольске… вспомнил он хату свою, в которой жил всё время. А рядом отец его, Яков. А над крышей дома густеют тучи, грохочет гром. Алые молнии били вокруг, поджигая деревья.
Вновь Василий оказался в другом месте. Он в доме Михайло Васильевича, говорит ему как раз о том, что войну хотят закончить, и закончить столь позорно. «Иродовы души! Травка гнусная, фуфарка!», – кричал академик множество проклятий.
А теперь что-то совсем новое, верно, придуманное сном. Василий был в какой-то толпе, а впереди – эшафот. Осенний холод пробирал до мурашек. Рядом Мирович услышал лишь обрывок чьего-то разговора:
– …не будь таким наивным. Уже давно так устроено: к смертной казни приговаривают и в последний момент императрица милует преступника и меняет наказание. Будь то ссылка или еще что-нибудь. Уже столько лет одно и то же, вот и его точно так же помилуют.
На эшафот сопровождали государственного преступника. Василий видел самого себя, именно Василий Яковлевич Мирович поднимался по ступеням, улыбаясь от уха до уха. Кожа Мировича похолодела. Палач прочел приговор. Обезглавливание. Второй Василий, тот, что сейчас стоял на эшафоте, засмеялся во все горло, засмеялся пробирающим до глубины души смехом. Его положили на плаху и… черноволосая голова была отрублена и окровавленная упала вниз, по-прежнему ухмыляясь, оставляя кроваво -алый след.
Люди ахнули, повисло на мгновение давящие на уши молчание. Где-то закричал во все горло маленький ребёнок, началось волнение, давка, люди были в шоке, не могли поверить, что Василия Мировича действительно убили.
Василий, будучи в толпе, чувствовал, как силы покидают его и вот-вот он рухнет на землю, при виде своего окровавленного тела без головы. Почему? Он же военный человек, кровь и смерть видел постоянно, почему же так невообразимо страшно, откуда такая паника при виде этого зрелища?