Мирович подхватил Ивана, перекинул тощее тело спасенного узника через плечо. Действие замедления времени закончилось. Пули просвистели, шум возобновился. Мирович увидел одного из своих солдат:
– Антип!
Тот обернулся на голос Василия.
– Слушай, Антип. Мне уходить надо, – быстро заговорил Мирович, – узника я забрал, дальше уж сами, продержитесь маленько. Вы постреляйте еще немного, потом скажешь, что меня застрелили в процессе и в озеро кинули. Всю вину беру на себя, скажешь, что это я вам приказал!
– Боже упаси, батюшка!
– Антип, не перечь!
– Что мне ребята скажут, растерзают ведь за предательство?
– Поговоришь с ними, все мои слова передай. Все вы хороши, быть новой империи!
Он подхватил Ивана поудобнее и побежал. Побежал, не дожидаясь ответа Антипа.
Антип знал, на что шел. Это была рисковая затея. Но он Василию доверял. Быть может, у него получится все объяснить товарищам, быть может, даже пред судом будет стоять достойно, сумеет всех спасти от наказания… но простит ли он себя? Найдет ли отговорки самому себе, договорится ли со своей совестью?
Василий выбежал из Шлиссельбургской крепости, держа на себе неподвижное тело Ивана. Ледяной, пронизывающий мокрый ветер бил в лицо, заставляя его щуриться от немилосердного холода. Небо было затянуто густыми, свинцовыми тучами, а волны озера поднимались и с яростью накатывали на берег, разбиваясь о гладкую поверхность воды. Подбежав к берегу, подпоручик с усилием выгрузил Ивана в шлюпку, затем быстро развязал её и стал толкать в ледяную воду.
Василий, весь в поту и с трудом переводя дыхание, с тревогой оглянулся на возвышающуюся крепость. Он знал, что время на исходе. Ветер свистел в ушах. Буря — это ужасная пора для плавания, но сейчас это обстоятельство было на руку Мировичу. Антип скажет, что они утонули, а пропажу лодки можно будет объяснить тем, что во время шторма она просто отвязалась и уплыла.
Стиснув зубы от напряжения, Мирович в последний раз толкнул лодку в ледяную воду. Ветер усиливался, поднимая вокруг него обжигающе холодные брызги, которые падали на кожу, словно множество мелких иголок, пронизывая до самой глубины. Василий быстро запрыгнул в лодку, стараясь не потерять равновесие. Она покачивалась, но, схватившись за борта, Мирович удержался. Он взглянул на неподвижное тело Ивана, лежащее на дне шлюпки.
Собравшись с силами, Василий схватил весла и, напрягая все мышцы, начал грести. Вода вокруг бурлила, волны накатывали на борт, и каждый гребок давался с трудом, словно сама природа пыталась остановить их. Внезапно, вдалеке, раздался раскатистый гром, и Василий поднял взгляд. Он увидел, как молния разрывает небо на две части, ослепляя своим ярким светом.
По Неве можно было бы доплыть до самого Петербурга, но Василий опасался, что именно это может их погубить. Плыть придется далеко не один час, и плывущая лодка с военным внутри будет привлекать к себе лишнее внимание. Можно ли себе позволить такое? Василий не был уверен в успехе, а лишний риск в этом деле мог стоить жизни Василия и Ивана, мог погубить весь его замысел.
Он пересекал Большой пролив, зная, что на суше есть леса, в которых можно скрыться. Василий продолжал грести, не позволяя страху овладеть собой, понимая, что от его действий зависит не только его судьба, но и судьба Росси.
Иван очнулся гораздо позже. Он вдыхал, слышал и чувствовал нечто, что никогда до этого ему не доводилось чувствовать. Он приоткрыл глаза. Лучи света пробивались сквозь листья деревьев. Влажный воздух наполнял его легкие. Над ухом кто-то жужжал. Он впервые видел такую красоту: земля была влажной, пахло недавно выпавшим дождём. Одежда была мокрая и липла к телу. В небе кто-то кружил. Иван не знал, кто это, однако это был сокол.
Он слегка приподнялся, не мог оторвать взгляда от этого зрелища. Что это? Как он сюда попал?
Вспомнил. Тюрьма. Холодные каменные стены. Холодный пол. И вдруг – шум, крики, выстрелы. Его куда-то повели. И потом – темнота.
Его убили и он попал в райские сады? Те самые, по которым гуляли Адам и Ева до грехопадения? А умирать не так уж и плохо. Закрыл глаза, открыл, и уже в ином мире.
Волосы были грязные от влажной земли, на которой он лежал. По рукам и ногам ползали насекомые. Ивану это не нравилось. Это было неприятно. Сидеть было больно. На ноге ныл вчерашний синяк. Синяк… Разве на небесах не должна была пройти боль? Разве душа человека сохраняет повреждения земного тела? И почему он один, где же души других людей?