Он сразу понравился царю, и затем, в 7160 году, Алексей Михайлович лично предложил кандидатуру Никона на Патриарший престол.
Никон с самого начала своего патриаршества знал, что нужно будет упорядочить правила, кои в разных местах могли отличаться. Самым первым его шагом было сравнение текста Символа веры в редакции печатных московских богослужебных книг с текстом Символа, начертанного на саккосе митрополита Фотия. Обнаружив расхождения между ними, Патриарх Никон решился приступить к исправлению книг и чинопоследований.
Серафим был священником в Н храме в Москве. Он был с раннего детства человеком, которых часто называли «глубокой веры». Серафим не понимал и не принимал эту фразу. Нельзя веровать поверхностно или глубоко: ты либо веришь, либо не веришь, ничего другого не дано. Если твоя вера шаткая, то вера ли это? Это скорее замешательство, потерянность, но никак не вера.
Жил он не богато, но и не бедствовал, на все, что требовалось, без особой роскоши, хватало. Серафим старался не обращать внимания на мирскую жизнь за пределами семьи, но полностью зарыть глаза и уши на происходящее не мог. Умы иностранные съезжались в Россию, везли своих блудных жен, свои традиции и культуру, без всякого уважения к стране, в которую приехали. Алкоголь да гулянки – вот что принесло стремление набраться знаний у западных стран. Уж лучше тогда без математики и прочего жить, чем терпеть все это. Уж лучше быть невеждой, не знающим немецкие манеры, чем не служащим Божьим законам человеком. С Серафимом в этом были согласны многие. Даже в православных школах детям говорили, что нет ничего хорошего в этих заморских гостях.
Сейчас он стоял на пороге своего дома. Пушистые февральские снежинки хлопьями падали вниз на искрящийся снег, падали ему на бороду, тут же тая. Вот-вот и природа должна будет начать оживать после долгой зимы. Ум Серафима сейчас занимало лишь одно: Патриарх Никон разослал по всем московским церквам «Память», в котором говорилось следующее:
«По преданию святых апостол и святых отец, не подобает во церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще же и трема персты бы есте крестились».
Эта «Память» говорила о том, что патриарх намерен изменить не что-то незначительное, маленькое, а основу всех основ. Креститься нужно теперь иначе. Правильно ли это? С чего это патриарх взял, что именно троеперстие верно? Почему не подходит старый вариант? Можно ли хоть что-то менять в вере? Как изменения могут быть правильными?
Серафим сложил три пальца, как о том говорил Никон.
Все это было странно, не понятно. Что это? Переход на истинный путь, или же Божьи испытания?
На следующий день Серафим провел службу так, как полагалось по новым правилам. Рассказали прихожанам и про поклоны и про то, как теперь следует креститься.
– Но, батюшка, что ж это делается? Дед всегда двумя перстами крестил, отец всегда двумя, я всю свою жизнь двумя перстами крестился. Почему теперь надо это делать иначе?
– Батюшка, а если всегда было правильно креститься тремя перстами, значит ли это, что неправильно служба до этого проходила? Не грех ли это?
– Послушайте, – прерывал сыпавшиеся вопросы Серафим, – патриарх московский разослал по всем нашим храмам новые правила. Я не могу перечить патриарху.
– Реформы реформами, но менять правила того, как нужно креститься… а потом что изменят? Скажут, что вовсе мы в Бога не того верили? Что дальше то будет?
Серафим слушал возмущения, вопросы и ловил взгляды недопонимания людей, которых знал и видел каждую службу. Он пытался объяснить, что возможно до этого была какая-то ошибка, что могли раньше неправильно перевести священное писание с греческого. Это часть обряда, но она не меняет саму суть веры. Это объяснение он в первую очередь выбрал для самого себя, чтобы хотя бы себе ответить на столь тревожащий его вопрос.
Время шло. Люди, вроде, даже свыклись с мыслью об изменениях. Переучивались креститься, складывая большой, указательный и средний пальцы. Порой какая-нибудь бабушка забывала и по привычке крестилась по-старому. Тогда священнослужители могли подойти и обратить на это внимание.
Стоило только-только отойти от этих изменений, как за ними последовали новые: имя Исуса отныне писалось и произносилось как «Иисус», движение мимо алтаря по солнцу заменили на движение против солнца, а «Аллилуйя» говорилось теперь не два раза, как было раньше, а три. Все больше и больше было возмущения и негодования даже среди других священнослужителей в храме, некоторые прихожане даже специально делали все по-старому, будто не обращая внимания на реформы.