Юноша взглянул на Василия. Даже если Мирович и действует сейчас по воле Екатерины II, даже если ведёт в западню, Иван уже был благодарен Богу, что сея произошло. Пусть даже если сейчас его схватят, убьют… он уже побывал на свободе. Он уже знал, что значит вдыхать лесной воздух, каково, когда тебя не бьют, уже знал, насколько сладостно есть пищу, приготовленную с любовью, которую в тюрьме ему бы никогда в жизни не дали. Даже когда в Шлиссельбургской крепости пошла хворь и Иван заболел, ему не дали тех лекарств, которыми пользовались солдаты. Иван вспомнил, насколько это плохо, когда голова без побоев болит так, будто множество раз тебя ударили об кирпичную стену, вспомнил, как задыхался из-за насморка, а горло разрывал кашель. Уже хотелось умереть, уже тогда появлялись мысли, что он не справится, не сможет жить в этом ужасе.
Жизнь стоила того, чтобы ее жить, хотя бы ради тех моментов, что уже с ним случились.
Уж лучше умереть вот так, будучи свободным и борясь за правду, нежели жить, десятилетиями бесплодно тешить себя мыслью об освобождении, так и не выходя за стены своей камеры.
– Ты как, готов? – спросил его Мирович.
– Да. Думаю, что да.
– Она будет пытаться тебя убить. Каждый из нас под угрозой, но ты в первую очередь. Ей плевать на меня, Ксану, Святославу или Златку – ей важен ты. Тебе нужно не обращать внимания на рану и гибель каждого, слышишь? Каждого! Ты здесь самый сильный, но и ты в то же время ключевое звено. Всё это было зря, если ты погибнешь.
– Я понимаю, но…
– Нам нужно одержать победу над Екатериной. Пожалуйста, будь готов убить ее, если иначе не получится. Императрицу не остановит ни доброта, ни совесть. Она прихлопнет тебя подобно мухе, если только замешкаешься. У тебя нет причин относиться к ней иначе.
– Почему? Есть! – пропищала Златка. – Он добрый, она плохая, разве не так?
Василий посмотрел на маленького шишока:
– Доброта во время сражения – глупость. На войне нет ни добрых, ни плохих. Есть зло меньшее, а есть большее, вот и все. Нет пути чистой борьбы, когда ты не мараешь себе руки в чьих-то страданиях и крови. Нет престола без смертей.
– А если я стану первым таким, кто бескровно взойдет на престол, без греха на душе?
– Помяни мои слова, пройдет время и тебе придётся их понять.
Василий глаз не мог оторвать от величественного вида Зимнего дворца, стоящего перед ним, когда ночная темнота окутала Петербург. Подумать только, какие это были труды, сколько же это все нужно было строить! Трёхэтажное громадное здание, выкрашенное в медовый цвет с белым и золотым орнаментом, выглядело особенно величественно под светом луны. Ночные огни отражались в спокойных водах Невы. В этот момент Василий задумался о том, как здесь, в роскошных залах, совсем недавно собирались великие умы и влиятельные люди. Он представлял, как звуки музыки разносились по воздуху, а смех и разговоры сливались в единый поток. И теперь Мирович вновь перед этими стенами, однако в этот раз именно Василию предстоит трактовать, кто будет восседать в тронном зале. Пора уже было выходить на берег.
– Давай, к берегу. Пора высаживаться.
Иван послушался. Волны реки шатали борта. Пока все перебирались на сушу, Иван удерживал лодку в неподвижном состоянии.
Ксана глаз не могла оторвать от дворца:
– Я не видела ничего подобного. В моё время даже в Москве такого не было!
– Ладно, ладно. Всё здесь, конечно, красиво и величественно, но нам нужно идти.
– Это здесь я правил тогда? В то время, когда был ребёнком? – Иван разглядывал золотом украшенные стены.
– Нет, – твёрдо сказал Василий, – точно не здесь. Его при Елизавете Петровне только начали строить. Я тогда уже год как на службе у нее был.
– Вот оно как, – протянул юноша.
– Так-с. Нашу лодку нужно, я считаю, убрать. Хотя… впрочем, не будем на нее тратить свои силы.
Иван не слышал то, что говорил Василий.
Его пленила красота, прекрасным было абсолютно все, что его окружало: колонны, золотые узоры, ветвящиеся по стенам, даже сама природа вокруг была настолько пленительна, что даже зябкость влажного воздуха он не ощущал.