- Оно и видно - сила есть, ума не надо.
Закончилась эпопея с булыжниками тем, что расплющенную кувалду Константин Григорьевич не пожелал менять на новую. Он долго ржал, а потом сказал, что оставит её себе в качестве сувенира, чтобы иллюстрировать человеческую дурость. А я подумал, что силу, ловкость и боковое зрение.
На Зубе Дракона я вспомнил эту историю, отложил лопату за бесполезностью, взялся за кирку. Вдарил десяток раз из-за уха, выдохся, плюхнулся тощим задом на горячий булыжник, выпустил из рук инструмент. После несчастных десяти ударов я, атлет-кувалдометрист, сидел с открытым ртом, задыхался и никак не мог понять, что со мной произошло. Пульс у меня зашкаливал, дыхалка свистела, а видимых результатов моего труда не было и в помине. Даже пол лопаты грунта я не набил, не говоря о том, что кирку не расплющил.
В тот день я воочию убедился, что высота 2921 метр над уровнем моря, это не два пальца об асфальт. Это совсем другая разница, по сравнению с плотным воздухом внизу. А рядом со мной на таком же горячем камне сидел Бендер таким же тощим задом, с таким же вывалившимся на бороду языком. Видимо, эта закономерность действовала по всей стране.
По прошествии десятка минут мы немного отдышались разреженным воздухом, языки у нас втянулись обратно в черепно-мозговую ёмкость, и мы принялись изобретать, как можно решить поставленную задачу при помощи мозгов. Не зря же мне батя читал лекцию про солдата из Армении.
После обмена мнениями я единогласно решил, что можно взять бумажные мешки, насыпать в них песок, а потом выложить из мешков всё, что захочется. Хоть бруствер вдоль траншеи, хоть стенку СПСа. Мы подскочили, радостные, побежали, принесли мешок, схватили лопату. Один чудик держал мешок, второй замахнулся лопатой. И, надо же! До нас дошло, что на горе Зуб Дракона в большом количестве песка взять негде. Если бы он там был, то его давно сдуло бы ветром вниз. Ну, собственно, оно так и происходило последние сколько-то миллионов лет, поэтому песка на нашу долю было не достаточно. И что нам оставалось делать? Думали мы, думали, наконец придумали. Киркой добывали из горы пару лопат песка, затем усердно дышали до состояния, когда язык втянется обратно в голову. Потом, со втянутым языком, засыпали песок в мешок, иначе пыль от песка липла на язык.
Так мы провозились весь световой день: то киркой махали, то лопатой манипулировали, то сидели, тяжело вздыхали семьсот раз подряд. В перерывах между этими тремя действиями осматривали в бинокль окрестности на предмет наличия нехороших душманов противника.
Во время осмотра окрестностей неожиданно для себя я разглядел лопнувшую от природных явлений скалу. Так-сяк соотнёс с ней несколько упаковок аммонала, который нам скинули с вертолёта, и принял нестандартное решение. В перерывах между дыхательными упражнениями метнулся на вертолётку, набрал аммонала, принёс и запихал его в трещину. Затем начал обдумывать, чем аммонал подорвать. Достаточно быстро в поле моего зрения попалась миномётная мина. Чего она делала на нашей горе, я не понял, ибо миномёта мы с собой не брали. Наверное, просто погулять пришла, подумал я и выдернул у неё из хвостовика вышибной патрон. Решил, что пристрою патрон в аммонал, выстрелю в капсюль и подорву таким образом скалу, с целью добыть из неё пару центнеров строительных материалов. Ибо такать камни снизу-вверх по крутому склону на хребет было занятием чрезвычайно утомительным и неблагодарным.
После нескольких несложных манипуляций я установил заряд по задуманному плану, затем взял свой пулемёт, отошёл метров на сколько-то. Хрен там знает, на сколько отошёл, там же горы, всё в скалах. Устроился за ближайшим булыганом, снял с предохранителя пулемёт и начал наводить его в капсюль.
На ту беду, как говорится в басне, Лиса близёхонько бежала. А точнее прапорщик Хайретдинов совершал плановый обход позиций поста Зуб Дракона. Он заметил меня в интересной позе с пулемётом наперевес и сразу догадался, что его боец решил применить боевое оружие по территории вверенного Хайретдинову поста. Вдобавок ко всему аммонал, зараза, был окрашен в оранжевый, хорошо заметный цвет. От взора прапорщика он тоже не ускользнул. Сложил Хайретдинов в уме аммонал и меня с пулемётом, вспомнил название моей гражданской специальности, и разразился монументальной тирадой чисто армейской лексики. Если говорить коротко, то он запретил продолжать задуманный мной эксперимент. А если сказать, как было на самом деле, то он наорал на меня громким командирским голосом за всех татарских шайтанов. Причем выражение «странный химик» было в его словах достаточно безобидным. Из соображений культурности я вставил в главный эпитет дополнительную букву «т», а комендант поста такой ерундой не занимался.