Ретроспективные примечания Дэвидсона отчетливо показывают, как эти нити сплелись воедино в его программе изучения теории смысла:
«Я очень разволновался, поняв смысл этой статьи [«Wahrheitsbegriff»]. Мне было бы ее вообще не понять, если бы я не занимался раньше теорией принятия решений. Передо мной забрезжило вдруг нечто вроде серьезной теории, и мне думается, что другие люди, занимавшиеся философией языка, были лишены ощущения, что мы стоим на пороге появления такой теории. Тарский, который наверняка знал, какой должна быть серьезная теория, не проявлял особого интереса к философии. Я же увидел, как можно увязать две эти вещи. Мне показалось, что надо мной разверзлись небеса. Я сел и начал писать, связывая и приводя к общему знаменателю множество разных вещей» («Проблема разумности», 253).
Дэвидсон увидел в работе Тарского способ обойти многие традиционные проблемы теории значения. При правильном подходе она могла помочь составить схему композиционной структуры языка и дать стандарт корректности оценки логической формы сложного выражения, а именно — включить их в общую теорию языка, которая определяла бы место и роль слов в значимом выражении или в любой другой грамматической конструкции, где они присутствуют.
В чем главная заслуга Тарского? Он дал критерий адекватности для определения истинности в формальном языке и показал, как построить определение предиката истинности, отвечающего условию адекватности. Условие адекватности он назвал Соглашением Т. Это Соглашение требует, чтобы адекватная дефиниция истинности была формально корректна и имела в качестве теорем все предложения формы (Т) или аналогичной ей.
(Т) S есть Т тогда и только тогда, когда р.
Здесь «есть Т» является определяемым предикатом истинности, «s» заменяют описанием предложения объектного языка в терминах его значимой части, а «р» заменяют предложением метаязыка, на который переводят «s». (S), например, есть случай (Т) («Т-предложение»),
(S) «La neige est blanche» есть T тогда и только тогда, когда снег — белый.
Это гарантирует, что «s» находится в расширении «есть Т» тогда и только тогда, когда оно истинно, ибо если «р» есть перевод «s», то оно истинно тогда и только тогда, когда истинно «s». Это определение можно представить в форме набора базовых и рекурсивных аксиом, обеспечивающих «условия истинности» для каждого предложения объектного языка. Базовые аксиомы применимы к простым элементарным высказываниям. Рекурсивные аксиомы применимы к высказываниям, построенным на других высказываниях — в пределе — к лексическим единицам.
Дэвидсона значение высказывания интересовало больше, чем его истинность. Поэтому он увидел способ использовать структуру аксиоматической теории истинности Тарского для построения теории значения. Ибо если в (Т) «р» перевести в «s» и заменить «есть Т тогда и только тогда» на «означает, что», то мы получим предложение, отвечающее критерию истинности. Более того, каноническое доказательство Т-предложения (доказательство, являющееся интуитивным только в отношении содержания аксиомы) выявит структуру предложения, позволяющую придать ему значение истинности, и покажет нам, как понять предложение на основе его частей и способа композиции. Таким образом, теория истинности может сослужить добрую службу композиционной теории значения.
Требуется дальнейшее развитие теории истинности в духе Тарского, разработанной применительно к естественному языку, из которой мы должны взять восприимчивость к контексту, к модуляциям голоса, например, и выражениям типа «я» или «ну». При этом соответственно должны быть пересмотрены требования адекватности. Нет никакой необходимости далее детально рассматривать этот процесс, чтобы понять главное, а именно — как теория истинности помогла успешному созданию композиционной теории значения.
Последний элемент философской программы Дэвидсона встал на место, когда У.В.О. Куайн, самый влиятельный американский философ второй половины двадцатого века, в 1958/59 учебном году в качестве приглашенного профессора читал лекции в Центре передовых исследований на кафедре бихевиоризма (науки о поведении) Стэнфордского университета после увольнения из Гарварда. В то время Куайн работал над окончательным вариантом рукописи «Слово и объект», своего magnum opus об отношении языка к реальности, с которой Дэвидсон согласился ознакомиться. Дэвидсон и Куайн были знакомы еще с тех пор, когда Дэвидсон являлся студентом Гарвардского университета, а интерес к философии языка у Дэвидсона появился уже после окончания Гарварда. За тот год, что Куайн провел в Стэнфорде, он сумел оказать на Дэвидсона очень сильное влияние. «Когда до меня наконец дошла центральная идея, — писал впоследствии Дэвидсон, — я был почти потрясен. Эта работа круто изменила мою жизнь» («Интеллектуальная автобиография», 41).