- Послушай меня. Нам всем сейчас надо ехать в Уссурийск. Втроем. По дороге я
расскажу тебе все от начала до конца. Я знаю про тебя, Аня говорила мне, и я тебя видела
– ты живешь за стенку от меня в гостинице. Не нервничай, все будет хорошо. Просто тебе
надо сесть за руль и поехать туда, понимаешь. А если я тебя хлопну, то никто и не
хватится о тебе, начитанный томный юноша. Кому ты нужен? Пожалуйста, не возражай и
постарайся мне поверить. Я говорю правду.
Я растерянно пожал плечами, махнул на микроавтобус – а мою машину куда девать?
Мира попросила у меня ключи и обещала вернуться через полчасика. Дескать, тут есть
неподалеку стоянка. Автостоянка в полях и лугах. Что мне оставалось делать? Протянул
ей ключи от Ларго. Сам сел в пикап на водительское место.
Теперь Аня никуда от меня не убежит. Больше никогда.
Я положил ее голову себе на колени, надел на нее свои солнцезащитные очки, совсем
будто спит. Ее тело было завернуто в бесформенный черный плащ, я раскрыл его, вся
ткань в крови. У меня пальцы от одного прикосновения стали бордовыми. В салоне стоял
этот удушающий кровавый запах. Вечер угасал, я сидел за рулем неподвижной Toyota
Hilux, наперекосяк вставшей посередине проселочного шоссе, обнимая истекающий
кровью труп моей любимой девочки, такой же неподвижный, как и машина, такой же
застывший, как этот бесконечный летний вечер. Едкий запах крови, разбавленный
сладкими клеверовыми напевами с полей. И телеграфные столбы. Дорога совсем пустая.
Время остановилось. Было бы забавно, если бы сейчас к нам подъехал патруль. Шикарное
зрелище.
Я открыл бардачок в надежде найти там свои дневники, переписанные чужой рукой в
роман. Естественно, в бардачке, кроме компакт-дисков, больше ничего не было.
* * *
Дружок, вот я тебя нашел снова. Опять в этом же авто. Только теперь я веду. Еще
полчаса назад ругал тебя последними словами. Вчера проклинал, мечтал вытравить тебя
из моей головы. Кидался вещами. Но, тем не менее, беззвучно ныл и скрипел: «Отдайте ее
мне хоть на секундочку». Вот теперь мы вместе. Снова. Лапка обессилила, беру ее своей,
и никакой ответной реакции: локоток не напрягается, запястье не вертится, пальчики не
сжимают мою руку. Совсем никакая Аня.
Я не знаю, как писать о твоей смерти.
Скомканная, завернутая наспех в эти черные лохмотья, сломанная, коленки прижала –
вот момент истины. Полевые цветочки поют тебе колыбельную. Колокольчики и
мышиный горошек. Спящая красавица в моих темных очках – в них никто не догадается о
том, что тебя тут больше нет. Ты такая невозможная! Если бы тебя забальзамировать и
таскать с собой, я все равно буду недоволен – ты не будешь чертыхаться и выворачивать
ладони. Никакого выбора не оставляешь. Я не знаю, как писать о твоей смерти.
Пожалуйста, можно я напишу об это поменьше?
Мира открыла дверь с левой стороны, кинула мне ключи от обеих тачек. Валяй,
поехали. Она перетянула Аню на свое кресло, та упала на Мирино плечо, и осталась так
лежать. Гони в Уссурийск. Почему именно Уссурийск? Что вообще происходит? Заводи
мотор.
Мы ехали уже примерно с полчаса, когда душную тишину-плотину наконец-то
прорвало.
- Короче говоря, так, - начала Мира, - она ушла от тебя, потому что хотела по-быстрому
заскочить к родителям и вернуться обратно, но блиц-визита не получилось, и мать заперла
ее в комнате. Потом она помирилась с матерью, зато поругалась с отцом. Сегодня это
было. Звонит она мне, кричит в трубку, слов не разобрать, и плачет, и ругается. Всё
просит приехать и убить его, отца то бишь. Убей его или я с балкона выброшусь, говорит.
Я приехала. Поднялась по ступенькам, перезарядила пистолет на всякий случай. Звоню
в дверь – никто не открывает. Вышибла дверь. Там Аня вся в слезах, одежду свою в
чемодан кидает. Папа сказал ей убираться из его дома. «Ну и кто он после этого, Мира?» -
меня спрашивает. Нехороший человек, совсем нехороший. И гостям-то так не скажешь. А
тут ребенку. Она плачет и плачет, а на меня детские слезы всегда ужасно действовали.
Короче, я прикончила его.
Аня говорит мне, что сейчас поедем во Владивосток, к ее парню в гостиницу, его зовут
Аякс – про тебя, в общем, говорит. Я ее спрашиваю, ты все собрала? Она такая, один
момент, еще кое-что… И берет отцовское электронное пианино… Синтезаторы такие
бывают, ну ты знаешь, наверное. Пианино легкое, можно спокойно нести в руках. И книгу
взяла. «Словарь китайских топонимов на Дальнем Востоке». Аня просила папу сделать ей
копию, а ему все некогда было… Вот наконец-то всё и получила… И пианино, и словарь.
Да только этим дело не закончилось…
Мира открыла окно и закурила сигарету. Вздохнула. Глядела куда-то вдаль, на
нескончаемую вереницу столбов вдоль дороги, на раннее ночное небо.
- Мы почти вышли из подъезда, как она остановила меня, - продолжила Мира, - «Эй,
Мира, постой, слушай, мне так плохо… Вот что сейчас дальше будет? Можно и мать
убить, и тетю, и Аякса. И кого угодно. Скольких ты уже по моей просьбе пристрелила? А
выход где, Мира? Нет выхода. Ты это… почему бы тебе не убить меня лучше?»
Я на нее как на сумасшедшую смотрю: Аня, ты чего? Она хитро так прищурилась: «Это
приказ». Знает, что я выполню любую, даже самую безрассудную просьбу. Потом Аня
подошла ко мне вплотную, прошептала: «Мне правда так будет лучше. Я умоляю тебя –
убей меня, Мира».
И я надела глушитель, чтобы соседей не пугать. Все вещи стояли на лестничной клетке.
И я ее убила. Да, сама. Просто так, она меня попросила, я выполнила. Конец истории. Аня
умерла от огнестрельного ранения в область сердца. Так же, как мой муж Жан-Батист.
Она пошатнулась, упала, я села рядом с ней, задала такой глупый вопрос… Спросила: «Не
больно, нет?» Она еще нашла силы улыбнуться. Сказала тихо, опять шепотом: «Больше
никакого рок-н-ролла». И закрыла глаза. Конец истории, Аякс. Думай обо мне что хочешь,
тебе никогда не понять ни меня, ни Аню, ты даже самого себя вряд ли сможешь понять до
полного осознания, кто ты на самом деле.
Прости, Аякс, я не хотела тебя ни пугать, ни расстраивать. Так получилось.
Сумимасен!27 Не ищи виноватых. Все виноватые мертвы. Вот сейчас, за тем поворотом
будет дорога прямо в Уссурийск. Доедем до парка, там и остановимся.
Это был последний уровень игры, Level III в Бескупюрном Житии Преподобной Миры.
27 яп. «Извини» (букв. «нет мне прощения»)
* * *
Для чего пикапу нужен кузов? Чтобы перевозить канистры для зарождения дружбы, и
лопаты – для проведения погребальных обрядов.
И теперь я должен тебя вот так отпустить? Собрав тебя по кусочкам из ничего, по
интонациям и непроизнесенным словам, по гласным и согласным (и даже по
несогласным), я приписывал тебе все, что можно и нельзя, то, как ты собирала тулузские
фиалки в эпоху реставрации или как мы вдвоем брали Берлин в 1945, ты –слева: сторона
чувственная, я – справа: область разума. Ты вздыхала, чтобы набрать в свои тщедушные
легкие побольше сил и вымолвить следующий набор таких сложных слогов. И потом ты
улыбалась, когда у тебя что-то не получалось, или когда ты не туда ставила ударение.
Твою улыбку я придумал, когда впервые нажал play и выслушал бредовую тираду про
суровые щупальца могучего осьминога-Владивостока. А потом моя выдумка совпала с
реальностью, когда ты смеялась, ты всегда слегка запрокидывала голову и продолжала
смотреть в глаза собеседнику, я ведь был твоим собеседником тоже, если можно так
выразиться. Окей: я был твоим слушателем, внимательным и преданным, не то что эта
публика в грязных заплеванных клубах. Я создал тебя из пустоты, поскоблив по
задворкам собственных мыслей, я выстрогал тебя из своего ребра, и ты-настоящая просто