всему городу.
Я хотел бы остаться во Владивостоке, но не могу. Из-за отца я должен бежать дальше
на восток. Из-за Ани я должен придумывать себе развлечения сам. Свалить в Японию
означает убить двух зайцев сразу. А по весне вновь зацветет сакура.
Я дезертировал. Я спасался бегством. И гигантский Город-Осьминог не мог меня
схватить и вернуть на место.
В последний день августа, ранним утром, я выехал из Владивостока в Находку.
Заправил полный бак. Рассчитался за номер. Попрощался с гостиницей, чьи окна
смотрели на Амурский залив. Попрощался с фуникулером и фортами, с Муравьевым-
Амурским, Невельским, Чуркиным, Эгершельдом и другими. С подводной лодкой С-56. С
Осипом Мандельштамом на Второй речке. С двумя каменными стенами, морской и
таежной, на выезде из города.
Слева от меня, на пассажирском сидении, лежал распечатанный «Словарь китайских
топонимов на Дальнем Востоке». Сзади – мои нехитрые пожитки. Неиссякаемые, к
счастью, кредитки в бумажнике. Паспорт, водительские права и путевка в Японию – в
кармане плаща.
* * *
Onegin goes to Niigata.
* * *
Пересек Артем. Самолеты бесконечно взмывали в небо или шли на посадку.
Воздушные ворота. Всегда боролся с пудовым комком в горле, когда вспоминал
иллюстрацию к потертой карте Приморья. Ту самую, где самолетик и глобус венчает
добродушное: «Приглашаем посетить наш край!» Вот, даже сейчас накатывает…
Это я называю плакать, глядя на облака.
* * *
ТЭЦ на выезде из Артема махала мне ажурным дымом исполинских труб. Ворох чужих
воспоминаний, Аниных, конечно же, навалился на меня. Как мы вдруг с папой решили
заехать к дедушке на работу, не к тому дедушке, маминому отцу, который был летчиком,
а к другому, он работал энергетиком на этой ТЭЦ. И приезжаем – а он траву косит! Решил
в обеденный перерыв прогуляться. Мы так веселились!
«…Как-то раз мы собирались во Владивосток, в центр поехать по магазинам. Мне
было лет пять, или около того. У мамочки была золотая помада. Я попросила ее дать
мне помаду, а мама почему-то отказалась и стала поторапливать меня в машину. Я так
обиделась, ревела и кричала, страшная истерика! Мама с папой ничего не могли
поделать, в итоге мне дали-таки злополучную помаду и поездка не сорвалась. А я думала,
был бы у меня старший брат, мигом бы решил всю ситуацию. В мою пользу, разумеется.
Но тебя не было, Андрей, тебя, о черт, никогда нифига нигде не было...»
Я разогнался до ста сорока. Дорога была изумительная. Моя личная взлетная полоса.
Правая рука лежала на открытом окне, хорошо поджаренная за эти месяцы «шоферским
загаром». Я гнал и гнал, и день загорался.
Пересек Партизанск, он же Сучан до 1972 года и кампании по ликвидации китайских
названий. Уголь был главной артерией города во времена СССР, сейчас уже все не так,
обогатительная фабрика давно закрыта, шахты тоже. Сколько жизней окончило свой путь
в штольнях сучанских шахт. Под землей, должно быть, так тесно…
Чем восточнее, тем круче трасса уходила в сопки. Поверьте, на одном подъеме облака
касались крыши моего микроавтобуса! Я ехал вдоль побережья. Здесь вообще трудно
ехать не вдоль побережья. Я ехал со скоростью сто пятьдесят пять километров в час на
заоблачных высотах.
Если после смерти что-то нас ожидает, то, бесспорно, это Аня с неба позаботилась о
том, чтобы моя последняя поездка по этому благословенному краю была такой
упоительно-солнечной,
бирюзово-морской,
сверхскоростной,
неимоверно-
высоковершинной и гладкоасфальтной.
Я вновь покидал едва ставший привычным мир, только-только распогодившуюся на
ослепительно яркие события жизнь.
* * *
Знаете, есть такой дорожный знак «выезд на набережную»? В красном треугольнике
машина срывается с обрыва и падает в воду? Вода – это три волнистые линии. Самый
роковой знак, мне всегда казалось. Вроде бы все предопределено. Не «Берегись! Можешь
свалиться в воду!», а так, будто ты уже летишь туда. Интересный знак, всегда притягивал
мое внимание. Сказать больше, он меня завораживал.
И тут я его взял и не заметил. И задумался о чем-то своем. О важном, как и все
вышеописанное. Дернулся и крутанул руль в направлении, противоположном дороге.
Безумный импульс, фатальный. Вот так сюрприз! Ларго – великолепная машина, очень
мощная. Микроавтобус пробил ограждение и я вылетел. Прочь, куда-то извне. В небо,
наверное. На первый взгляд. На второй взгляд – притяжение работало как прежде. И мы
летели в море. Небо и море – что может быть круче? Я обожаю автомобили, особенно
свой собственный! О черт, о черт, это выносит мне мозг! Мы остались вдвоем, Nissan
Largo и я, и мы совсем скоро должны были умереть, утонуть, захлебнуться. Какой
кинематографичный момент. Вы только посмотрите!
Всегда мечтал раскинуть руки в стороны и воображать, будто лечу, на огромной
скорости. А теперь отчего-то не могу разжать пальцы и по-прежнему сжимаю руль. Это
есть то самое, что называется страх? Мне терять нечего, но отпустить руль никак не могу.
По идее, всё заняло несколько вдохов-выдохов, а вон зато сколько мыслей сразу.
Машина упала в море. Грохнулась. Рухнула. Замертво. Покачалась на волнах. Машина
была тяжелой. Я видел, как вода начала просачиваться в салон, замочила педали и мои
башмаки. Автоматическую коробку переключения передач и злополучный словарь
топонимов. Логотип «Мицубиси» на моей футболке. Становилось тяжело. Ларго был куда
тяжелее меня, тянул меня за собой вниз еще быстрее, вода тоже была очень тяжелая.
Горькая и соленая. «Морская вода – это моя кровь». Так, кажется, она сказала тогда.
Горькая зелень. Полынь-лазурь. Машина шла на дно. Я не открывал двери, не рвался вон,
не плыл на солнышко. Привет героям-подводникам.
Давление. Давит. Давило. Выдавило стекла и горькое море хлынуло на меня всем
Посейдоновским гневом. Посейдон сбросил Аякса со скалы. Перечитайте Гомера. Как
корабль назовешь, так он и поплывет. Меня зовут Аякс. Я свое отплавал. Посейдон
запустил трезубцем в мой микроавтобус. Мы не добрались до Японии. Мы даже до
Находки не смогли доехать. Нептун грозно вышиб хвостом лобовое стекло. Кусты
водорослей ластились и обнимали. Ворох морской капусты. Солнечный августовский день
в Приморском крае уходил в небытие. Я его больше не видел и не слышал. Приморский
край, регион-125 RUS, с его сладкими августами был там, высоко, и мне больше никогда
до него не допрыгнуть. Чем ниже, тем глуше, тем темнее, там, на дне безопасно,
глубоководные пространства, там нет тесноты.
Я отпустил руль. Он был уже никому не нужен. Я смотрел вперед, и надо же,
насколько быстро адаптируешься ко всему – больше не было тяжело, не было ни
давления, ни боли, ни опасений перед неизвестностью. Я смотрел вперед, и сколько воды
шло внутрь моих легких – где вода, там и жизнь. И сколько растений колышется и
резвится вокруг меня, о черт, о черт, о да, прямо океанская оранжерея, о да, полно их, они
меня так и окружили, как жаль, что не получается улыбаться, надо будет
попрактиковаться на досуге. Мой бог, ты мой бог, и твое море божественно, ты,
Мутноокий Спрут, бог, ты, Нептун-Посейдон, ты, Кракен, утоли же мою жажду, я
пришел, о да, о черт, я готов, о да, о да, о черт, и я вытягиваю руку, и как просторно, здесь
нет тесноты, здесь нет тесноты, здесь нет тесноты.