— Ее прикрывал истребитель!
— В том легком истребителе был всего один пилот! На борту он нес три ракеты максимум, это его базовая комплектация. Все три были выпущены по нашей базе, — вмешалась Кошка. — Когда сбили первые две, взрывов не последовало. Значит, все ракеты были с электронной начинкой. Кто бы ее прикрыл? Пилот? Врукопашную? Я физически не могла рассмотреть модель истребителя на такой высоте, но если это модель серии 3G, которая сейчас наиболее распространена среди повстанческой армии, то на нее, в силу облегчения веса, не ставятся пулеметы. Они нападают толпой и забрасывают цель ракетами, после чего смываются.
— На словах это звучит круто, Кошка! — огрызнулся Рык. — А что, если он вернется? Что, если это другая модель истребителя?
— Не вернулся же, — ответила Кошка. — Значит я права, потому что времени уже прошло достаточно. Хочешь, я скажу, в чем был ее план? Ты, одноклеточное, видимо не заметил, что у нее за спиной паракрыло.
Признаться, этого не заметил не только Рык, но и я сам. Лишь оглядев девчонку после слов Кошки, я заметил за ее спиной ранец, из которого, по идее, должно было формироваться крыло.
— А план вот в чем, — продолжала тем временем Кошка, — ракета отрубила вооружение базы, у девки на байке бомба, которую она, слава Богу, не успела активировать. Разогнавшись на байке, к тому же врубив «нитро», эта сука бы просто спрыгнула…
Ее прервало одновременное гудение батарей с зарядами на винтовках каждого из окружающих девчонку солдат. Мы все синхронно посмотрели назад на ракету и увидели, что наши техники уже разобрали ее и, видимо, отключили устройство блокировки.
— Хоть кто-то сработал оперативно, — тихо сказал Вирус, — а не побрел вместе с толпой тупо пялиться на казнь.
— Оперативно сработал Клин, — продолжила Кошка, услышав его, — потому что, если бы не его ствол, то девка стопроцентно сбросила бы на базу свой байк! Потом открыла паракрыло, по инерции пролетела над базой, подорвала здесь все к чертям, а где-то в лесу ее бы наверняка забрал бы тот самый истребитель, что обеспечивал прикрытие в виде ракет!
— Слегка притянуто за уши, Кошка, — вмешался, наконец, капитан. — И, признаться, я не разгонял этот сброд из чистого любопытства. Очень уж интересно было до конца дослушать. По местам, солдаты!!! — внезапно резко заорал он. — Смена еще не закончилась!!!
Толпа рассосалась практически за десять секунд. Остался только я, девчонка-повстанец возле стены, капитан напротив нее, Кошка рядом с ним и Рык, которого я все еще держал на прицеле.
— 13–47, тебе нужно особое приглашение?! — оскалился кэп.
Я опустил оружие.
— Что с ней будет? — спросил я.
— А ты не в курсе что ли? Устроим допрос, потом казним, — ответил офицер. — Не думал, что скажу это когда-нибудь, но ты молодец, 13–47. Правильно сделал, что не дал этому бревну убить пленную. Информация еще никому и никогда не мешала. А ты пошел вон! — капитан ткнул пальцем в Рыка. — И можешь уже начинать писать рапорт о твоем сегодняшнем проступке!
Когда Рык удалился, я посмотрел офицеру прямо в глаза.
— Я хочу быть ее конвоиром, — сказал я.
— Твоя смена кончается через полчаса, — ответил кэп, — ты хочешь отработать внеурочно? Таскаться с этой сукой еще день? Тебе все равно никто не даст ее допросить, ты в курсе? Носильщиком будешь и охраной.
Я кивнул.
— И все же, я хочу быть ее конвоиром.
— Да черт с тобой, 13–47, хочешь — таскай эту стерву на себе. Хватай ее и пошли за мной.
Капитан двинулся к лифту, ведущему на нижние уровни базы. Кошка посмотрела на меня с недоумением.
— Зачем? — тихо спросила Кошка.
Я лишь подмигнул ей и подошел к девушке. Протянул ей руку. Она смотрела на меня, как и все предыдущие, с явным недоумением, не понимая, почему я не дал ее убить.
Самым забавным было то, что я и сам пока что не понимал этого.
4
Я торчал перед камерой для допроса уже более трех часов. Из коридора не было слышно абсолютно ничего. Девчонка постоянно оставалась внутри, только люди, входившие в комнату и покидавшие ее, постоянно менялись.
Наконец, вышел Тесак. Он был единственным из всего офицерского состава, не считая моего друга Ворона, кто относился ко мне с уважением и при встрече всегда здоровался за руку. Так вышло и сейчас.
— Ну что там такое? — не удержался от вопроса я, зная, что уж мне-то он ответит.
— Девчонка просто кремень, Клин. Не колется, даже после того, как ее обкололи в хлам, ты уж прости за тавтологию. Две дозы приняла, а кроме пускания слюней ничего не сделала. На боль тоже не реагирует.
— Вы ее пытали? — спросил я.
— Не я лично. Но да. Пытали. Выжигали на руке татуировку. Штрих-код, ты же в курсе.
Конечно же, я понимал, о чем говорил Тесак. Если пленник не раскололся под наркотиками, то его всегда отправляли на казнь, но перед этим он проходил еще одну процедуру — на руке выжигали штрих-код. Этот порядковый номер означал дату и время исполнения смертного приговора. Говорят, что боль там адская, и что перед этим организм пленного проводят через процедуру очистки от наркотиков, дабы ничто не заглушало его муки. Если же пленник не кололся и в этот раз, то его просто пускали под залп «УОА».
Слава Богу, через подобное я никогда не проходил.
— Когда исполнят приговор? — спросил я.
— Сегодня. В 12.00.
Я посмотрел на часы. Оставалось менее получаса. Девчонка была обречена.
— Почему ты не дал Рыку ее убить? — спросил Тесак. — Не верится мне как-то в то, что человек, который на допросе смог засветить офицеру по морде, вдруг сделал все по схеме и сохранил жизнь пленнику, который мог его убить, только потому, что так требует устав.
В пустующем коридоре не было никого, кроме нас, поэтому я и решился.
— 13–54, можно не убивать ее? Я хочу забрать пленницу к себе домой.
Тесак ошарашено посмотрел мне в глаза.
— Ты в своем уме, Клин?
— Абсолютно.
— Ты понимаешь, что это будет выглядеть как укрытие дома опасного преступника от властей?
— А если мне нужно домашнее животное? Игрушка, рабыня, я не знаю, как это еще можно представить, 13–54, но ведь наверняка можно? Она же смертница. Ее убьют через двадцать три минуты, тело сожгут, всем будет наплевать.
— Ее расстреляет взвод солдат. Слишком много свидетелей.
— Но хватит-то и одного! 13–54, я сам это сделаю. Сымитировать расстрел, потом сжечь какую-нибудь хрень в коробке, делов-то!
— Камеры, Клин. Камеры, — твердо ответил Тесак. — И там, где ты ее якобы расстреляешь, и там, где будут сжигать гроб.
— Ты хочешь мне сказать, что ведущий программер Теневого отдела не сможет отключить камеры в двух помещениях?
— Клин, ты хоть понимаешь, что нам за это будет в случае провала? Расстреляют и тебя и меня! А сперва будут пытать! Я буду думать о себе, а не о какой-то левой суке!
— Я не думал о себе, когда тащил тебя с куском металла в боку, подыхающего и стонущего, — резко ответил я. — Я жизнь тебе спас!
— Я тебе тоже! Тебя не казнили, когда ты врезал капитану!
— Ты, сидя здесь в офисе перед компом, не испытывал того, что испытал я, когда полтора года убивал там, на передовой! Когда чуть не сдох при бомбардировке Африки! Когда мы шли в лобовую атаку на дзоты в Южной Америке! Это — не спасение, Тесак! Это — мука, которая закончилась бы только с моей смертью, если бы не Ворон!
Тесак весьма злобно на меня посмотрел. Я ожидал какой-нибудь фразы вроде: «Так какого же дьявола ты не идешь с этой херней к Ворону?»
Но, когда мы провели в молчании около минуты, он, наконец, ответил то, что я и хотел услышать.
— Если мы хотим это провернуть, то тебя ни в коем случае не пустят туда одного, 13–47. Нужен кто-то из офицерского состава и еще несколько пехотинцев на расстрел. Даже если с тобой пойду я, как офицер, нужны еще минимум двое, которые никогда не предадут тебя и не расскажут об этом происшествии. Потому что, раз камеры внезапно выйдут из строя, нужно несколько свидетелей.