Я помог мужчине встать и усадил его на скамейку, откуда клетки было не видать. Он надел платок и повязал наново галстук — несмотря на свою засаленность, явно весьма дорогой. Я отметил, что и его потрепанное одеяние когда-то, на момент приобретения, должно было выглядеть отменно.
— Давайте поищем питьевой фонтанчик, — предложил он. — Теперь я могу идти.
Мы вскоре нашли один — неподалеку от затененной скамейки с приятным видом. Я предложил мужчине сигарету, и мы закурили. Мне хотелось дать ему выговориться.
— Вы знаете, — начал он, — сказанное вами запало мне в голову. Да так, как ничто еще не западало. Полагаю, все потому, что вы — почти философ, исследователь человеческой природы. Ваши слова — истина. Например, вы как-то утверждали, что преступники в трех случаях из четырех могли бы выкрутиться, если б только держали язык за зубами, однако им хочется кому-нибудь сознаться в содеянном, даже вопреки здравому смыслу. Вот так же сейчас я себя и чувствую.
— Вы не преступник, — прервал я его. — Вы просто не совладали с собой и оплошали лишь единожды. Если бы вы были преступником и сделали то, что сделали, то наверняка бы выпутались, потому что смогли бы все просчитать. А так вы оказались в положении, когда буквально все против вас и нет ни единого шанса на другой исход. Мы все жалели, что так вышло.
— А вы, наверное, жалели более всех? — Мужчина фыркнул. — Вы обошлись со мной плохо.
— Но нам всем было жаль вас, — повторил я, — и всем присяжным тоже, и судье. Вы не преступник.
— Откуда вам знать, — вызывающе осведомился он, — что я успел натворить с тех пор, как вышел на свободу?
— Вы отрастили приличную шевелюру, — ответил я шутливо.
— Уж на это у меня время было, — бросил он. — Я пропутешествовал по всему свету и промотал десять тысяч долларов.
— И никогда не видели…
Мужчина не дал мне произнести это слово.
— Молчите, — содрогнулся он. — Не видел. И не слышал о подобном. Я не увлекался животными в клетках, пока у меня были деньги. Я не вспоминал вашего совета и прочих наставлений, покуда не остался без гроша. Ныне, в полном согласии с вашим давешним наблюдением, мне нужно выговориться. Полагаю, это моя преступная натура не может молчать.
— Вы не преступник, — повторил я успокаивающе.
— Черт возьми! — ругнулся он. — Год в тюрьме и святошу превратит в негодяя.
— Необязательно, — ободрил я его.
— Непременно, — отрезал он. — Со мной, впрочем, хорошо обращались. Доверили мне бухгалтерию, платили пособие за примерное поведение. Но я встретил профессионалов, а они никогда тебя не забывают. Теперь же не имеет никакого значения, что я делал после освобождения, что я пытался делать, как познакомился с Риввином — и как он послал за мной Туэйта… И то, как я попал в руки к Туэйту, и что он мне сказал, и вообще все на свете не имеет значения — вплоть до той ночи, когда мы выдвинулись на дело.
Мужчина посмотрел мне в глаза. В его поведении появилась настороженность. Я видел, как он собирается с силами для своего рассказа. И как только рассказ начался, из речи этого человека напрочь исчезли юношеский гонор и жаргонец его поздних подельников. Передо мной предстал этакий космополит, излагающий свою историю со знанием дела.
Туэйт почти час вел машину на чудовищной скорости, будто при ясном дне. Затем он остановился, и Риввин погасил все фары. Мы ни с кем не столкнулись по пути и никого не обогнали, но, когда мы вновь двинулись сквозь промозглую беззвездную темноту, это было уже слишком для моих нервов. Туэйт был спокоен так, будто видел во тьме. Я не мог разглядеть его перед собой, но чувствовал его уверенность в каждом движении автомобиля. Это была одна из тех дорогих моделей, что на любой передаче и скорости или на подъеме бесшумна, как пума. Туэйт ни разу не замешкался во мраке; он почти час еще то ехал прямо, то петлял, то притормаживал, то ускорялся, то несся со свистом, то едва полз. Затем он резко взял влево и в гору. Влажные ветви, свисающие надо мной и вокруг меня, сырая листва и дерн, хлюпавший под шинами, источали острый запах. Мы поднялись по обрыву, выровнялись, затем, поворачиваясь, сдали назад и проехали вперед с полдюжины раз, чтобы высвободить колеса из грязи. Наконец мы остановились. Туэйт передвинул что-то издавшее щелканье и стук и сказал:
— А теперь я покажу вам, как наполнить бак в кромешной тьме, слепым методом.
Спустя еще какое-то время он сказал:
— Риввин, пойди и закопай-ка это.
Риввин выругался, но вышел. Туэйт забрался внутрь рядом со мной. Когда Риввин вернулся, то залез и сел возле меня с другой стороны. Он закурил трубку, а Туэйт зажег сигару и посмотрел на часы. После того как и я закурил, он сказал: