— Ну не оставлять же его здесь, — вздохнул Саша. — Пока доедете, пока всё оформите, уже и утро наступит.
— Я тогда домой позвоню, чтобы Егорыч с Настей меня не ждали, — встав со стула, направился в диспетчерскую. И мне в этот момент было совершенно наплевать, как именно звучат мои слова. Я очень плохо соображал, что происходит, а в голове упорным дятлом стучала всего одна мысль: «Что я сделал не так? Почему он так внезапно умер?»
Мы выехали почти через час. Я всё время заглядывал через окошечко в салон, ожидая какой-нибудь гадости в виде поднятия трупа. Не знаю почему, но мне где-то в глубине души этого хотелось. Хотелось уничтожить нежить и уже не думать о том, что же я сделал не так. Но труп не поднялся, и мы благополучно доехали до центрального морга в Твери.
Заполнение всех необходимых документов отняло у меня ещё час, как и предсказывал Саша. За это время подошёл патологоанатом и начал вскрытие. Я же после всех бюрократических заморочек сидел в коридоре и ждал, когда мне позволят войти. Почему-то просто ввалиться в прозекторскую я не мог себя заставить. Закрыв глаза, втянул стойкий запах смерти. А ведь раньше мне было всё равно. Почему сейчас находиться здесь доставляет мне определённый дискомфорт? Что-то во мне изменилось, но сейчас не время думать об этом. Нужно сосредоточиться на более неотложных делах.
— Денис, — я встрепенулся и увидел, что в коридор выглянул высокий темноволосый мужчина лет сорока-сорока пяти на вид. У него были посеребрённые сединой виски, но тело крепкое, а мускулистые обнажённые предплечья указывали на то, что мужчина в прекрасной физической форме. — Зайди.
Белов исчез в прозекторской, а я вскочил со скамьи, на которой сидел и побежал за ним. На столе лежало вскрытое тело. На огромных весах лежал извлечённый мозг, а на полу валялся шланг, из которого тонкой струйкой к сливному отверстию текла вода.
— Что-то удалось выяснить? — спросил я, надевая маску и натягивая на руки перчатки.
— Полиорганная недостаточность, — ответил Белов и поманил меня пальцем. — А первичным был некроз поджелудочной железы. Смотри, от неё практически ничего не осталось, — и он показал мне пальцем чёрное нечто, напоминающее поджелудочную лишь формой и то отдалённо. — Он уже был мёртв, когда его привёз ваш фельдшер. Правда, сам этого не знал и почему-то ещё дышал, а сердце билось. Отсюда и нормализация анализов и всего остального. От огромных значений они пришли в норму. Я называю эту стадию «когда уже не болит». Ты не смог бы ничего сделать, даже если бы тебе хватило времени понять и поставить диагноз. Не в этот раз.
— Нет, не сходится, — я покачал головой, глядя на полностью разрушенную поджелудочную. — Он не мог бы терпеть подобную боль. Она же даже наркотиками плохо купируется, — я поднял взгляд на патологоанатома. Подозреваю, глаза у меня сейчас красные от недосыпа, как у кролика. — Да и его живот я хорошо посмотрел, но никаких перитонеальных симптомов не было, и не реагировал он никак.
— Значит, он нашёл, чем обезболить, — задумчиво проговорил Белов. — И, Денис, выясни, что он пил. Если в состав той бурды, которой он посадил себе поджелудочную, входило нечто, способное заглушить поистине адскую боль, то этой находкой ты сможешь облегчить состояние очень многих людей, вынужденных ежедневно испытывать мучительную боль.
— Вскользь было упомянуто, что он мог выпить ядрёную настойку трав с границы с Мёртвой пустоши, — я прикрыл глаза. Всё-таки мне придётся ехать в Петровку. Хочу я или нет, Белов прав, такой шанс найти новое обезболивающее нельзя упускать. При условии, конечно, что это не оно превратило Славика в труп.
— Ну вот, видишь, тебе есть от чего оттолкнуться, — Белов похлопал меня по плечу. — Денис, посмотри на меня. — Я поднял глаза и встретился со взглядом пронзительных голубых глаз. — Первый запоминается навсегда. На всю жизнь. У тебя будут ещё уходить пациенты, это неизбежно. И ты в конце концов перестанешь их запоминать. Может быть, будешь помнить диагнозы, но лица перестанут задерживаться в памяти. Все, кроме вот этого, — и он указал пальцем на Славика. — Его ты никогда не забудешь. Пройдут годы, а ты будешь иногда просыпаться посреди ночи и спрашивать себя, а вдруг я мог его спасти?
— Да, звучит утешающе, — пробормотал я.
— Такова жизнь. Я вот знаю гораздо больше всех твоих учителей-клиницистов. Я понимаю в патологических процессах всё и знаю, как и откуда начинался любой процесс, приведший к смерти. И даже знаю, как правильно лечить все эти процессы. Вот только для моих пациентов это уже бесполезно, — Белов невесело усмехнулся.