Не подумайте, будто отправился я куда-нибудь типа Иерусалима или Рима. Путь мой лежал всего лишь из русского Смоленска в белорусский Могилев.
Одновременно с началом паломничества в тех краях начался сезон непролазных, стеной идущих ливней. Иногда идти приходилось буквально по пояс в жидкой грязи. Палатки ставили прямо поверх воды. Спали не раздеваясь. Во сне плотнее прижимались к теплым телам соседей.
Колонна состояла из нескольких тысяч по уши заросших грязью пешеходов. Впереди шли монахи с хоругвями. Каждый – в одежде соответствующего ордена.
За ними шагали музыканты из религиозного ансамбля, укомплектованного студентами-африканцами. Каких-то особых инструментов с собой у них не было. Играли негры на чем придется: на гитаре с единственной выжившей струной… на перевернутом донышке кастрюли… на детских гуделках… на жестяной банке из-под коки, в которую насыпали немного камешков.
На девятый день ходьбы по непролазным белорусским болотам все мы, паломники, вышли на окраину безымянного села. Для жителей Богом забытой деревушки это было невиданным аттракционом.
Сперва жители решили, что началась война, и попрятались. Потом, разглядев хоругви, начали понемногу вылезать из домов. «Боговеруюшие!» – удивленно шептали мужчины.
Ошалевшие от радости мальчишки… бабушки в чистых платочках. Одна толстая белорусская женщина подскочила к группе африканцев и принялась хватать их за руки, приговаривая, что ах какие они черненькие, никогда не видела живых негритосов!
Ноги у меня были стерты по самые уши. Я доковылял до первого попавшегося пригорка и вместе с рюкзаком рухнул в мокрую траву.
Неподалеку тут же нарисовался хулиганистый белорусский мальчишка. Сперва он просто сел рядом. Потом вскочил, пробежался вокруг и снова сел. Только после этого решился заговорить:
– Дяденька! Дяденька! А вы кто?
Джинсы, в которых я вышел из дому, порвались приблизительно неделю назад. Теперь нижняя часть моего тела была одета в чужие тренировочные штаны. На два размера больше, чем нужно. Верхняя тоже была во что-то одета, но из-под толстого слоя грязи было невозможно понять во что.
Кожа у меня на лице сгорела и свисала клочьями. Так что вопрос был уместен. Возможно, мальчишка рассчитывал, что я чистосердечно признаюсь в том, что являюсь инопланетянином.
Я сказал:
– Мы, мальчик, христиане.
Мальчик опять вскочил, сделал еще кружочек вокруг, вернулся и задал следующий вопрос:
– Дяденька! Дяденька! А христиане – это кто?
– Христиане, мальчик, это…
(Господи, как объяснить ему одной фразой?)
– Христиане, мальчик, это сильные, но добрые мужчины и любящие, но верные женщины.
Мальчик не стал больше вскакивать. Он посидел, подумал над тем, что я сказал, потом поднял лицо и совершенно серьезно сказал:
– Таких людей, дяденька, на свете не бывает. Тот, кто сильный, добрым быть не может…
То паломничество было сложным… но и радостным тоже. Паломники шли пешком, а весь багаж везли за ними на больших КамАЗах. Идти предстояло десять часов в сутки. Просто идти, вслух читая молитвы или слушая проповеди.
Проповеди читали монахи-доминиканцы. Тогда я впервые увидел этих странных мужчин в белых плащах с капюшонами. Чтобы проповеди были слышны даже в хвосте многотысячной колонны, монахи говорили в электрические мегафоны. От этого проповеди казались особенно необычными.
Каждый вечер КамАЗы с багажом подгоняли поближе к лагерю. Один из монахов забирался в кузов и сбрасывал рюкзаки на землю, а дальше паломники, толкаясь, наступая друг другу на стертые ноги, разбирали вещи.
Родом этот молоденький монах был из Чехии. Стояла жара, и вечерами, стаскивая облачение, он ходил просто в шортах. Как-то я стоял перед кузовом и уперся взглядом в его торчащие из-под шорт коленки.
Коленки были стерты. Буквально до кости. Монах был всего чуть-чуть старше меня, но его кровоточащие колени наглядно свидетельствовали, чем он занимался почти всю жизнь. Чем, в отличие от меня, он занимался почти всю свою жизнь.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Как я хотел, чтобы мои колени выглядели так же! Ему, чеху, будет что показать Богу на Страшном Суде, а вот что покажу я?
Приблизительно за полгода до того, как окунуться в дремучие белорусские болота, я твердо решил принять святое крещение.
В детстве родители меня не крестили. А когда при Горбачеве ходить в церковь стало модно, то от крещения вместе с младшим братом я просто отказался. Терпеть не могу делать то, что принято делать в нынешнем сезоне.
В начале 1990-х все вокруг меня вдруг стали жутко набожны. И, разумеется, я тут же ощутил себя воинствующим антиклерикалом.
Одним из моих ближайших приятелей тогда был парень-баптист родом откуда-то с американского юга. У баптистов не принято пить алкоголь, поэтому я ежевечерне вливал в приятеля несколько бутылок вина (тут тебе не Америка – пей! пей, говорю, а то поругаемся!) и до слез доводил его своими остротками на тему Библии.
Американца звали Джейсон. Как-то мы гуляли по тесному петербургскому центру. Парень рассказывал, что дома, в Штатах, у него есть girl-friend. Когда он вернется домой, то, наверное, сразу же женится на ней.
– Здорово! Прямо сразу-сразу женишься?
– Ага.
– Что-то физиономия у тебя кислая.
Джейсон сказал, что нет… на самом-то деле он рад, просто… короче… в общем, его избранница весит двести килограммов. Я, наверное, в курсе: в Америке существует проблема избыточного веса у женщин. Его girl-friend как раз из таких.
– ДВЕСТИ?!
– Да. Ровно в четыре раза больше, чем я.
– Офигеть! Двести килограммов! Не могу не спросить: как же вы… ну, это…
– До свадьбы мы договорились не делать секс.
– А после свадьбы? Парень! Впереди тебя ожидает реальное приключение! Напишешь потом, как все прошло?
– Ты действительно считаешь, что все настолько смешно?
– Где ты взял такую подружку?
– Наши родители дружат. Я знаю Кэрри с детства. Раньше она не была такой… э-э-э… в общем, проблема избыточного веса раньше не стояла столь остро.
– Двести килограммов! А рост? Какой у нее рост?
– В том-то и дело! Меньше пяти футов.
– Меньше пяти футов? Блин! Когда она ложится вверх животом, то выглядит, наверное, выше, чем когда стоит на ногах, да?
– Зато она очень хороший человек.
Болтая, мы просто бродили по улочкам. В тот момент как раз брели мимо странного здания из серого гранита. Я заинтересовался и остановился. Прежде я не встречал в своем городе столь странных зданий.
Внутрь вел десяток ступеней. Однако пройти и рассмотреть все хорошенько было нельзя: вход в здание был перекрыт железной решеткой. По ту сторону решетки прямо на фасаде здания была установлена статуя Девы Марии.
Улочка была настолько крошечная и пустынная, что, возможно, не значилась ни на одной карте города. Три низеньких дома. Потрескавшийся асфальт. Высоченный шпиль гранитного здания. За решеткой – статуя женщины с огромными глазами.
Потом Джейсон вернулся в свою Америку и, наверное, все-таки женился на хорошей девушке, испытывающей проблемы с избыточным весом. Он не писал мне, и вскоре я забыл о нем. О нем, о его девушке, обо всем, что связано с этим парнем…
А потом все изменилось. Мне будет затруднительно объяснить вам, что именно произошло… а кроме того, я и не хочу вам это объяснять… но все действительно стало другим.
Я – парень очень русский. Решив принять крещение, я, разумеется, имел в виду принять крещение в Православной церкви.
О религии в тот момент я не знал ничего. Даже еще меньше. Поэтому решил сходить в церковь на разведку. Посмотреть, как все это происходит. Просто чтобы потом в нужный момент не чувствовать себя дураком.
Я дошел до желтого православного собора, стоявшего почти напротив моей тогдашней квартиры, и узнал, что назавтра служба начнется вечером, а как раз перед ней и проводится таинство крещения.