И, главное, бежать из кабинки было некуда. Та плыла метрах в тридцати над землей. Да еще и неизвестно, что тут за земля. В лучшем случае, замерзшая как камень, а то и зараженная. Конечно, вокруг Ротбурга была выстроена защитная стена, и всё же Антон предпочел бы не выяснять, что там внизу.
Этого от него никто и не требовал. Как минимум, пока. Впереди уже показались огни причальной платформы, а на Антона так никто и не набросился. Что ж, если серьезные люди были не готовы хватать свою жертву на виду у всех, то тогда они опоздали. Больше шарахаться по темным углам Антон не собирался.
Когда пассажиры сошли на центральной станции, носильщик предложил пройти коротким путем под платформой.
- Нет, - сразу отказал Антон. - Пойдем там, где приличные люди ходят.
Благо приличных людей тут хватало. Мысленно Антон настроился немедленно отказаться от его услуг, если бы носильщик вздумал настаивать, однако тот в ответ только коротко кивнул. Мол, как скажете.
Они перешли по мостику вместе с двумя десятками горожан, прошли по широкому балкону и вместе с ними же влились в распахнутые двери храма, оказавшись во внутреннем дворике. У входа стояли двое стражников с трехстволками в руках. Еще один прохаживался по балкону, поглядывая сверху во дворик. Антон сразу почувствовал себя увереннее и огляделся по сторонам.
От непогоды дворик укрывала стеклянная крыша. В центре на гранитном постаменте возвышалась статуя Мамоны. Постамент подковой окружала миниатюрная горная гряда, с которой с тихим журчанием сбегала вода. От воды поднимался пар. Заметив замершего на входе новичка, к нему в обход всей этой композиции уже спешил служитель. Это был белокожий молодой человек в желтой рясе с синей полосой и без подковок.
- Чем могу помочь вам? - спросил служитель, подходя ближе.
- У меня почта, - ответил Антон. - Храмовая и мирская.
Носильщик всем своим видом изобразил: а почта - это я. Смотритель едва заметно кивнул, показывая, что он так и понял.
- Мирская - там, - служитель махнул рукой направо, указывая на неприметную дверь с вывеской "почтамт". - А с храмовой прошу за мной.
Антон решил, что храмовая почта важнее, и поспешил за ним. Носильщик топал следом. Пожилая дама, приехавшая с ними в одной кабинке, доковыляла до статуи и застыла перед ней, молитвенно сложив руки.
Служитель провел Антона с его спутником через боковую дверь и далее по полутемной галерее. Слева тянулась стена, украшенная шпалерами. Взгляд Антона задержался на шестой. На ней могучий воин в латах, с мечом и знаменем Мамоны в руках, возвышался над темными фигурами каких-то уродцев. Наверное, еретиков. На знамени сверху вниз было начертано: "вера превыше всего!" Это одновременно была и шестая заповедь, и боевой клич крестоносцев.
Точнее, истинных крестоносцев, поскольку их противники тоже имели кресты на одеждах, но, в отличие от ровных крестов воина, у них они походили на нацеленные в небо мечи. В романах это обычно объяснялось как вызов, который они бросали небу и Мамоне, а официальная точка зрения на этот счет попросту отсутствовала. У храма были заботы поважнее, чем фантазии еретиков.
Помимо нарисованных крестов, эти уродцы держали в руках короткие кривые кинжалы, тоже направленные острием вверх. Ядовито-зеленые лезвия, должно быть, символизировали отравленное оружие, однако у воина было такое спокойное и невозмутимое выражение лица, будто бы целая армия ядовитых головорезов на его пути абсолютно ничего для него на значила. Антон позавидовал его твердости духа. Ему ее очень недоставало.
Справа от галереи расположился просторный молитвенный зал. Прихожан там было немного. Антон на всякий случай поглядывал в их сторону. Люди молча молились и никто даже не взглянул на него. Собственно, галерея для того и служила, чтобы проходящие не отвлекали молящихся. По помещению волнами разливалось тепло, но где стояла печка, Антон так и не заметил.
Ближе к концу галереи была обитая железом дверь. Служитель распахнул ее перед Антоном. Он вошел и оказался в небольшой комнатке. Под потолком горела лампа, заливая помещение ровным белым светом. Вдоль стен тянулись металлические стеллажи. На полках стояли книги и лежали стопки бумаг. Под приемный лоток пневмопочты был приспособлен настоящий таз, и он был полон шарами почти до краев.
У дальней стены сидел за столом худой жрец в желтой рясе. Его длинные темные волосы свисали почти до плеч, слегка завиваясь на концах. Перед жрецом лежала раскрытая учетная книга, куда он что-то записывал, то и дело сверяясь с бумагами на столе. Столешница была полностью скрыта ими, оставляя свободным лишь один уголок. Там стояла позолоченная табличка с надписью: "ведущий Павел".