- Тау-сама, долгим путь был нашей дружбы. Сакура отцвела пять раз с тех пор, как мы сложили катаны. Ты не принес войны в мой дом, но думы темные не сокрыть за светлым ликом улыбки.
Тау-сама сощурился, но не ответил, лишь склонил голову. Совсем слегка. Так, чтобы показать, что катана все еще остра, а обращение понятно и принято верно. Чашка чая в церемонии показывала радушие хозяина к гостю. Остальные напряглись - кому-то чашки не хватит.
Юрико взял вторую чашку.
- Как вы знаете, дорога всегда имеет конец, но в пути есть и привалы, - сказал мужчина, насыпая в чашку щепотку чая. За стенами тясицу пели цикады, кроме хозяина чайного домика не говорил никто. Гости замерли в ожидании, кому достанется чашка. Один лишь Тау-сама без напряжения, немного высокомерно наблюдал за реакцией тех, с кем пришел.
Тинако-тян задержала дыхание, Тотен-сан прищурился, Ма Ха Гус-тян погрузилась в медитацию средоточения на вдохах. Юрико тем временем налил в чашку горячую воду и вновь повернулся к гостям:
- От этой ивы
Начинается сумрак вечерний.
Дорога в поле.
Гости поняли, кому принадлежит следующая чашка, но никто не показал этого, давая радушному хозяину продолжить ритуал. Юрико поставил чашку на четыре пальца от места, где сидела Тинако-тян, и продолжил:
- Мы познакомились во времена, когда Тау-сама столкнулся с бандитами якудза, что ты приютила, Тинако-тян. Ты знала, кто в твоей обители снискал приют, но не стала вмешиваться, дав мужам решить вопрос не боккенами, но катанами. Винить не стал никто тебя, поверь, и я не стану.
Юрико вежливо поклонился и добавил, чуть понизив голос:
- Мир твоей обители - услада для моих глаз, поэтому прими такой же покой и уют в моих скромных владениях.
Тинако-тян смущенно склонила голову, но в душе ликовала - Юрико не держит на нее зла ни за что. Она помнила, как на Тау-сама напал член якудза, но и окончание боя было столь свежо в памяти, сколь свеж был этой ночью чай.
- Тя но ю называют иноземцы чайной церемонией, - сказал Юрико, взяв со стола третью чашку: - Но всем нам известно, что дело не только в чае.
Юрико пригладил бороду:
- Как время, не спрашивая нас, уходит, так и память прошлых ночей меркнет с годами.
Щепотка чая была залита кипятком, но Юрико не торопился ставить чашку на стол. Глядя на дальние седзи, противоположные тем, через которые вошли гости, он нараспев произнес:
- Где та кошка,
Что замурлычет
В моих руках?
Гости напряглись. Каждый из присутствующих знал о том, что Юрико силен духовно, но никто не подозревал, что в его сердце горит такое пламя. Он подошел к столу и поставил чашку в двух пальцах от места Ма Ха Гус-тян:
- Сакура цветет лишь раз в год, раз в год и мы должны обретать силу, что не даст свернуть с пути. Раны затягиваются, но шрамы служат памятью о былом.
Ма Ха Гус-тян прервала медитацию и склонила голову. Она понимала, что говорил Юрико, но это было настолько личным, что никто иной не должен был узнать. Он не сталкивался с ее возлюбленным, но откуда-то знал, что расстояние между их родными префектурами долгие версты.
- Весточка новостей, что доходит до сердца страждущего важнее молчания даже меж любящих сердец. Ма Ха Гус-тян, мое почтение и просьба простить за столь пространные слова. Не знаю, что это на меня нашло.
По лицу девушки Юрико понял, что они поняли друг другу. "Надеюсь, ты сегодня же напишешь ему хайку". Взгляд Юрико пересекся с последним оставшимся без чашки гостем. Тотен-сан смотрел, не отрываясь, на хозяина чайного домика.
- Тотен-сан, - произнес Юрико и взял четвертую, последнюю чашку. Тотен-сан незаметно сжал кулаки.
Юрико не торопился, насыпая чай. Он испытывал последнего гостя.
- Последний среди равных остается равным и первым одновременно, - сказал Юрико, заварив чай в четвертой чашке. Он поочередно посмотрел на всех, кому уже провел важную для них часть церемонии.
Тау-сама скрывал ликование, Тинако-тян пыталась справиться с участившимся сердцебиением, а Ма Ха Гус-тян вернулась к медитации. Тотен-сан ожидал худшего, но держался достойно. Они оба понимали, что в тясицу останется лишь один человек без чая, что равносильно прямому оскорблению от хозяина церемонии.
- На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.
Брови Тотен-сана удивленно поднялись - Юрико налил в чашку кипяток и поставил...не себе!
- И пусть удивлены вы столь сильно, сколь рад я вашему приходу, но оставлю вас с думами своими наедине, - с этими словами Юрико медленно пошел к седзи, на которые совсем недавно задумчиво смотрел.
- Юрико-доси, как это понимать? - спросил Тау-сама. Ему вторила Тинако-тян: