Мы подсчитали, что наше жилье, которое мы снимали у Ольги Николаевны на улице Горького в Якутске, — седьмое с начала депортации. Мы там прожили шесть месяцев.
В Советском Союзе безработицы не существует. Это — прекрасное, но лживое утверждение, запущенное советской пропагандистской машиной. Тем не менее оно являлось для населения неопровержимым доказательством главного преимущества социалистического общества по сравнению с капиталистическим, где люди живут под постоянной угрозой увольнения и неизбежной безработицы.
Я это могу утверждать, ибо после нашего приезда в Якутск некоторое время являлся безработным.
Первые несколько дней я приходил в себя после длинной и утомительной поездки. А потом начал искать работу. Через несколько дней по рекомендации друзей получил место бухгалтера в организации, которая занималась поставкой оборудования и запасных частей для сельского хозяйства. Когда меня принимали на работу, мне пообещали не только дать квартиру, но и обеспечить водой и дровами. Однако, проработав немного, я понял, что вряд ли смогу привести там все счета в порядок. Длительное время этим никто не занимался, и одному человеку просто невозможно было хоть как-то систематизировать накопившиеся документы. Мне дали испытательный срок, но уже через две недели без каких-либо сожалений я оттуда ушел.
К тому времени я уже знал, что в Якутске много организаций, которым нужны экономисты, и что мне, возможно, удастся найти работу плановика.
В 1943 году в Советском Союзе слово «дискриминация» не употребляли. Слово по происхождению иностранное, а по сути имеет специфический запах капитализма. Больше того, по советским законам даже я вроде бы имел все гражданские права. Именно вроде бы. Поскольку официально нас ограничивали только в одном: в свободе передвижения. Мы не могли уезжать в другие места без особого разрешения. Но вскоре мне пришлось убедиться в том, что для спецпоселенцев это далеко не единственный вид не капиталистической, а советской дискриминации.
В первой же финансовой организации, куда я пришел наниматься на работу, директор сказал мне, что им как раз нужен специалист моей квалификации и что я немедленно буду принят. Мне только нужно выполнить некоторые формальности в отделе кадров.
Заведующий отделом кадров оказался очень приятным и любезным человеком примерно моих лет, и после короткой беседы попросил у меня паспорт. Я ответил ему, что паспорта у меня нет и что я спецпоселенец. Выражение его лица сразу изменилось. Он посмотрел на меня так, будто я специально пришел, чтобы обмануть его. Потом он отрицательно покачал головой. Что означало только одно: для таких, как я, вакансий в этой организации не существует.
Я несколько раз пытался устроиться в другие организации — результат тот же. В один из дней, получив еще один отказ, я шел по улице в подавленном настроении, не представляя себе, что мы будем делать, если я не найду постоянную работу. Случайно на одном из зданий увидел вывеску «Министерство образования». Терять было нечего, и я решил зайти в министерство: а вдруг повезет?
Наученный горьким опытом, я сразу пошел в отдел кадров, где сказал заведующему, что я спецпоселенец и что у меня нет ни аттестата, ни паспорта, и что, несмотря на это, я надеюсь получить работу. Он спросил о моей квалификации. Я ответил, что имею степень бакалавра по специальности «немецкий язык» и что пять лет изучал экономику в Лейпцигском университете. Заметив, что его по-прежнему что-то смущает, я предложил ему протестировать меня, если в министерстве есть специалист по немецкому языку. Подумав, он согласился и сказал, что у них есть такой специалист: товарищ Рунд. Данный товарищ и определит степень моего знания немецкого языка, а также подтвердит (или не подтвердит) мою квалификацию.
Товарищем Рунд оказалась немецкая леди из Берлина. Она имела докторскую степень и читала лекции в Московском государственном университете. Она была членом коммунистической партии и приехала в Москву. Как и многие другие идеалисты, она хотела участвовать в строительстве социалистического общества. И ей была уготована та же судьба, как и многим ее товарищам. Ее арестовали, когда она читала лекцию в университете. Она поплатилась за свою неосмотрительность, делая критические замечания по поводу недостатков и ошибок, которые видела в существующей советской системе. Ее заставили переехать в Якутию. Однако ей повезло: тысячи иностранных коммунистов бесследно исчезли в тюрьмах и лагерях.
С самого первого дня нашего знакомства мы говорили только по-немецки и прониклись симпатией друг к другу. Фрейлин Рунд (так я называл ее) была интеллигентным и культурным человеком. Она ужасно страдала оттого, что ее сослали сюда, от сурового климата, от одиночества. Она часто выглядела подавленной и не скрывала от меня своего отчаяния. В силу официальных обязанностей мы встречались по несколько раз в день, и она всегда была рада поговорить со мной. Мы часто говорили о Берлине, наших студенческих днях, поездках по Европе. При нашей первой встрече фрейлин Рунд сказала, что она сделает все, чтобы меня приняли на работу в качестве преподавателя немецкого языка. Через некоторое время я получил письменное подтверждение, и дорога к моей учительской карьере была открыта.
Через несколько лет одинокая и несчастная фрейлин Рунд умерла. Так в Сибири закончилась еще одна человеческая жизнь.
Русская пословица гласит: чтобы узнать человека, с ним нужно пуд соли съесть. Эта русская мера равна сорока фунтам. Я не знаю, сколько фунтов соли я съел за годы, проведенные в Сибири, но, кажется, достаточно, чтобы сказать, что узнал русских очень хорошо.
Конечно, помню я и неприятные встречи, и даже унизительные. Были и конфронтации с официальными представителями системы, которые намеренно хотели сделать нашу жизнь еще труднее. Однако большинство людей мы сегодня вспоминаем с благодарностью за их доброту и теплое человеческое отношение к нам. Это были представители разных слоев общества — рабочие и ремесленники, директора и ученые, учителя и инженеры, и многие, многие другие. И что особенно запомнилось — это их чуткость, гостеприимство и готовность помочь людям, оказавшимся в бедственном положении. Если вы сближались с ними, и они принимали вас, то готовы были поделиться с вами последним куском хлеба, отдать последнюю рубашку. Русские очень сентиментальны, и это одна из черт их характера. В отличие от скандинавов, они не сдерживают себя, открыто выражая свои чувства.
Конечно, это касается не всех. Директор школы № 16 относился к тем русским, нравственные качества которых нас совершенно не восхищали.
Вскоре после сдачи «экзамена» меня назначили учителем немецкого языка именно в эту школу. Советским школам вместо названий присваивают номера: 16-я, 32-я и т. п. Кроме того, их в то время делили по половому признаку: одни для мальчиков, другие для девочек.
В 16-й учились только мальчики. А большинство учителей — женщины. В Советском Союзе в учительской профессии традиционно доминировали женщины, а когда многих мужчин призвали в армию, «педагогический матриархат» стал еще заметнее.
Директор Севастьянов поначалу очень обрадовался, что у него появился учитель-мужчина. Он сказал, что учитель-мужчина быстро научит учеников уважать себя и будет поддерживать строгую дисциплину. Директора и его жену, учительницу русского языка в этой же школе, эвакуировали в Якутию из Ленинграда.
Вскоре у меня наладились хорошие отношения с коллегами, многие из них оказались дружелюбными и любезными, готовыми всегда дать совет и оказать помощь.
И Севастьянов по-дружески улыбался, говорил мягким, спокойным голосом, но за этим скрывался расчетливый и злой нрав.
Впрочем, прямых стычек у меня с ним не было. Просто я стал замечать, что он не испытывает ко мне симпатии. Он использовал любую возможность придраться ко мне, прекрасно понимая, что, будучи спецпоселенцем, я ничем не могу ответить.
Как и в большинстве советских организаций, в школах трудились завхозы. Они занимались всеми хозяйственными делами: следили за зданием, проверяли отопительную систему, водоснабжение и другие коммуникации. Кроме того, завхоз школы № 16 ходил за продовольственными карточками и раздавал их учителям.