Сталин в образе всемогущего отца все решал, давал и забирал. И эта его роль полностью соответствовала ожиданиям и потребностям народа. Желание подчиняться и поклоняться руководящей личности глубоко сидит в сознании русского человека, и, конечно, эта характерная черта образовалась не в Советском Союзе, а уходит корнями в далекое историческое прошлое, к самоуправству царей и их жестоким режимам. Культ личности Сталина превзошел все и привел к тому, что люди относились к своему «вождю и учителю», как они его называли, с восхищением, исключающим какую-либо критику. В умах людей личность «руководителя и отца» создала чувство защищенности и уверенности в том, что пока он есть, он будет заботиться о них, никто не будет им угрожать, и он никогда не оставит их в беде. И теперь, когда он умер, людей охватило чувство тревоги и беспокойства. Они поняли, что основа их существования исчезла.
Даже несмотря на то, что Сталин был причиной физических страданий и смертей миллионов человек и трагедий еще большего количества людей, только узкий круг знал ужасную правду о его роли во всех событиях, которые наводили страх на всю страну на протяжении многих лет. Даже если бы кто-то в то время попытался открыть правду о преступлениях Сталина, народ бы просто не поверил. И есть еще люди, которые не верят в это до сих пор.
В нашем доме, в нашей семье печали и отчаяния по поводу смерти Сталина не было. Уже давно его личность отождествлялась у нас со всеми бедствиями, которые обрушились на нас. Для нас его внешность — хитрый взгляд, поддельная улыбка, скрытая в больших усах, — стала лицом дьявола. И если его смерть и не стала для нас по-настоящему счастливым событием, то, по крайней мере, событием, предвещающим изменения в нашем статусе спецпоселенцев. Мы понимали, что смерть «вождя и учителя» при всей ее внезапности и трагичности для десятков миллионов советских людей должна принести нам освобождение. Но даже если наши предчувствия и не обманут нас, то изменения будут идти очень медленно. Даже несмотря на то, что Сталин умер, дух его жив и будет жить еще долгие годы. И доказательство этому мы получили спустя всего пять недель после траурного сообщения Левитана.
Министерство просвещения Якутской АССР
ПРИКАЗ № 7-109
Якутск 10 апреля 1953 года
Об укомплектовании школ Орджоникидзевского района учительскими кадрами на 1953–1954 учебный год
По окончании текущего учебного года и истечении сроков очередных отпусков произвести следующие назначения, перемещения и увольнения учителей:
Пункт 27
Освободить от учительской работы, как несоответствующих:
1. Рахлина Израэля Семеновича, учителя иностранного языка Покровской школы.
Министр Просвещения Якутской АССР 3. Саввин
Заверяю:
Заведующий Орджоникидзевским РайОНО П. Скрябин
Получив этот приказ, я несколько раз перечитал его, пока сообразил, о чем идет речь. Однако самого главного я так и не смог понять: почему меня увольняют, и что означает формулировка «как несоответствующий»?
Я проработал в Покровской школе шесть лет, ни разу не получив упрека или выговора ни от директора, ни от секретаря партийной организации. У меня не было никаких сомнений, что все довольны мной и моей работой. Более того, атмосфера вокруг нас успокоилась настолько, что после двенадцати лет депортации я начал верить в то, что нас, наконец-то, оставят в покое, и мы будем жить на равных правах с другими советскими гражданами. Но, очевидно, такого не должно было быть.
Я мучительно размышлял, что все это могло означать. И пришел к выводу, что, скорее всего, мое увольнение — последний привет нам от Сталина. Никаких других причин уволить меня, кроме новой волны политического преследования ненадежных элементов, невозможно было придумать. Эта кампания началась еще тогда, когда Отец и Учитель был жив, и, в первую очередь, была направлена против людей еврейского происхождения. Но поскольку мы жили далеко от Москвы, то кампания в пути задержалась, и приказ о моем увольнении пришел с опозданием.
И снова мы оказались в критическом положении. У нас опять возникли финансовые трудности. Ведь если снова устроиться работать бухгалтером, то зарплата будет в половину меньше той, которую получал учитель. Но другого выхода не было. Шнеур заканчивал десятый класс в мае. Он собирался поступать в институт в Якутске, и только на стипендию, без нашей поддержки, он не сможет учиться. Мы обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что должны попытаться вернуться в Якутск, поскольку там найти работу значительно легче, да и Шнеур сможет жить дома. Но легко сказать — трудно сделать. Начиналась длинная и трудная процедура получения разрешения переехать в Якутск.
Мы связались с НКВД. После чего долго и кропотливо заполняли бесчисленное количество бланков и анкет. Нам разрешили остаться в доме до первого сентября, когда закончатся школьные каникулы. Через полтора месяца, после многочисленных заявлений НКВД и личных бесед с офицерами всемогущего ведомства нам разрешили переехать в Якутск.
Последние две недели в Покровске были особенно неприятными. Дело в том, что семья, которая въезжала в наш дом, настаивала на нашем скорейшем выезде, но мы не могли сразу уехать в Якутск, а переехать нам было некуда. (Слава Богу, что хоть Шнеур уехал раньше, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в институт. Он остановился у наших друзей.)
Оказалось, что не так-то легко найти машину для переезда. После долгих поисков мы, наконец, договорились с водителем, работавшем на кирпичном заводе. Он запросил непомерно высокую цену — почти половину месячной зарплаты. Торговаться мы не стали и согласились на его условия.
Среди наших вещей был довольно необычный подарок, врученный нам несколько лет назад Климовым, директором селекционной станции. Он уехал из Покровска в 1948 году и перед отъездом подарил нам барельеф Иосифа Сталина. Это «художественное произведение» размером с мелкую тарелку было очень тяжелым. И собиравшийся в дорогу Климов, скорее всего, по этой причине не хотел брать «отца народов» с собой. Несколько человек присутствовали при дарении экспоната, поэтому мы были вынуждены его где-то повесить. И, чтобы нас не обвинили в неуважении к абсолют-ному хозяину страны, мы повесили барельеф на стенке в комнате, где он так и провисел все годы нашей жизни в Покровске. Учитывая наше отношение к Сталину, мы не испытывали удовольствия от того, что диктатор каждый день смотрит со стенки на нас. Но что мы могли поделать?
Уезжая, мы не сумели так же, как Климов, передарить увесистое изображение вождя кому-нибудь еще. Такой жест могли истолковать как выражение презрения к покойному руководителю и использовать против нас. После некоторых колебаний мы решили взять «семейную реликвию» в Якутск, и Сталин поехал вместе с нами.
Только в Якутске нам удалось избавиться от него. Но и то не сразу. Остановившись у наших друзей, мы сначала отнесли барельеф в сарай вместе с другими вещами. А потом, когда переезжали, «забыли» Сталина в самом дальнем и темном углу хозяйственного помещения. Вот так мы избавились от этой тяжелой и неприятной ноши.
Прекрасным сентябрьским утром мы стояли перед домом со всем своим скарбом в ожидании грузовика. Мебели у нас было немного, а всю одежду, кухонные принадлежности и другие домашние вещи положили в сундук и чемоданы. Еще мы увозили восемь мешков картошки и, конечно же, курят-ник с курами. Мы так привыкли к курам, что и не думали расставаться с ними.