— Я даже знаю, какой снимок пришёлся бы кстати: ты на мосту Влюбленных.
Мы будем воссоединять влюбленных! И ты поможешь им в этом!
— Ну, знаешь!
— Мы с Антонио приготовим ключи из шоколада, чтобы открывать сердца! А тебе предстоит сделать фото, где ты бросаешь ключ в воду. Понимаешь, это будет ритуалом, чтобы найти своего любимого, — Лея захлопала в ладоши, как маленькая девочка, которая увидела мешок шоколадных конфет.
— Даже не думай! Много лет назад я поставила на актерской карьере большой крест. Никаких фотосессий!
— У кондитерской не может быть другого лица. Аншлаг гарантирован!
— Нет, это исключено. Не думаю, что Энцо будет приятно.
— Да твоему мужу уже давно все равно! — вспылила Лея, но потом закрыла себе рот ладонью— Ой! Прости, я не хотела. Как всегда, болтаю лишнее.
— Да что уж там! Выкладывай!
— Ассоль, я все знаю! Знаю, зачем ты летала в Швейцарию и что ты уже не один месяц живешь в доме бабушки… — Лея посмотрела на меня с укором.
— Ты за мной шпионила? — насторожилась я.
— Да нет же! Наш город не такой уж и большой, чтобы скрыть то, что ты хочешь продать кондитерскую, — Лея взяла меня за локоть и добавила, — Сейчас было бы проще найти новое место, получить расчет и распрощаться с тобой, но мы очень благодарны за все. Пообещай, что мы сделаем это на прощание. Устроим праздник в ее честь. Ты помнишь, как она любила день Святого Валентина?
— Конечно, любила. Кто не любит свой день рождения?
— Я! — вспылила Лея. — Терпеть не могу, когда за несколько дней до него все шепчутся за моей спиной, будто я смертельно больная! А они всего лишь обсуждают, какой подарок мне сделать.
Эти слова о смерти вернули меня к воспоминаниям о бабушке. Зачем я с ней так поступила? И с Беатой! Но тогда я изо всех сил старалась быть хорошей женой Энцо Массакры.
— Ты тоже думаешь, что я волей случая получила то, что она создавала с таким трудом? И теперь способна продать кондитерскую, оставив вас на улице.
Лея опустила взгляд. Будто по щелчку пальцев она переключилась на другую тему и затараторила:
— Прости, я забыла внести в список продуктов какао и молоко. — Лея рывком взяла карандаш с маленьким блокнотом, лежавшие у кассового аппарата, и принялась писать. Я же вспомнила, как одиннадцатилетней девочкой мою помощницу привела сюда тетя Беата и как я расстроилась, когда бабушка угостила ее моим любимым миндальным печеньем и назвала красавицей, чего я никогда так и не услышала.
Закончив список, Лея сунула карандаш за ухо, как делала бабушка. Почему же мне ни разу не пришло на ум повторить этот жест?
— Я знаю, что тебе тоже приходилось здесь работать. Ты делаешь, что можешь. Разве я настолько глупа, чтобы этого не понимать? А знаешь что? Мы найдём ее рецептарий, тогда многое изменится. Я верю в магию вещей.
Бабушкин рецептарий представлял собой записную книжку, страницы которой, как и сама бурная жизнь бабушки, пожелтели, кое-где засалились, а где-то и вовсе надорвались. В нем хранилось нечто более важное, чем просто записи подходящих сочетаний продуктов, инструкции по порядку и времени их кулинарной обработки. Каждый раз после того, как она на какое-то время уединялась на кухне с Беатой, выходила оттуда с лицом победительницы и что-то быстро записывала круглым почерком.
Я не сразу заметила, как улыбалась, вспоминая это, пока Лея не прокомментировала:
— Нужно, чтобы к нам снова приезжали из самой Флоренции, как к твоей бабушке за ее фирменными шоколадными круассанами. Даже Беата...
Я нахмурилась, но Лея затараторила:
— Всего лишь хотела сказать, что она вовсе не сердится, пусть и утверждает обратное. Да у нее глаза светятся, как только я произношу твое имя! Увидишь, она будет рада.
Для этого мне надо было набраться смелости. Передо мной снова и снова возникало полное ненависти лицо матери. Она будто говорила: «Тебе никогда не получить прощения у тех, кого однажды ты предала».
— Когда-нибудь я об этом подумаю. — Я сделала вид, что сейчас это меня не беспокоит, от чего загорелись щеки.
Я взяла у Леи карандаш и положила себе за ухо, но он тут же упал на пол.