— Что это вы за концертный зал устроили? Ассоль, ты помнишь, что завтра у тебя репетитор по математике?
Я открыла глаза и раздраженно кивнула. Ну зачем она так?! Как же ей объяснить, что сейчас со мной происходит? Хотя нет. Вряд ли меня поймет женщина, для которой сапоги и цветы с конфетами важнее, чем стихи, посвященные ей папой. Я снова уткнулась в телевизор, но мой герой закончил свое выступление и ему на смену выбежала тоненькая, загорелая блондинка, сексуальным «Дай! Дай!» призывающая публику аплодировать.
Я разочарованно посмотрела на нее. Нет, артистка была хороша, даже слишком: блестящее чешуйчатое платье сидело на ней как влитое и открывало длинные загорелые ноги на высоких каблуках. Всем своим видом она напоминала о том, что по сравнению с ней выгляжу непрезентабельно: очкарик с толстыми ногами и небольшой грудью.
Дед переключил на новости, и красочный итальянский мир снова исчез из нашей квартиры. Но только не из моих фантазий!
Отец ушел на кухню подогревать маме вчерашний, сваренный бабой Нюрой, борщ.
Вся моя жизнь укладывалась в коробки с пирожными, что я делала и дарила близким и знакомым. Ведь это приносило мне удовольствие намного бòльшее, чем занятия по математике и физике, за которые всегда так переживала мать. А ведь ей даже дед как-то сказал: “Смотри-ка, а гены у нашей Ассольки той госпожи-кондитерши, мать ее!”
Утешало лишь одно: в фантазиях я была свободна от комплексов и могла мечтать сколько угодно и о ком хочу.
А я взялась наверстывать математику, из-за которой провалилась на вступительных экзаменах в университет, хотя в школу меня отправили уже в шесть лет. Не то, чтобы я грезила стать экономистом, но, во-первых, мать хотела более богатой жизни для единственной дочери, а во-вторых, меня совесть подъедала: ей пришлось брать подработки, чтобы я могла ходить к репетитору три раза в неделю. Зато я была счастлива, когда пекла торты и пирожные да разрисовывала для них коробки незамысловатыми узорами собственного сочинения. Отец продавал их коллегам по конструкторскому бюро при авиационном заводе.
Не в состоянии сдерживать чувства от просмотра концерта, взяла телефон на длинном шнуре из прихожей и потащила к себе, наглухо закрывая дверь комнаты. Набрала номер подруги, Аньки.
— Фасолина, нет в тебе никакой интриги… — Скорее всего это было ее «чисто теоретическое предположение» в ответ на мой вчерашний вопрос, почему у меня, семнадцатилетней барышни, до сих пор нет парня. — Что, если тебе напустить немного дыму? У тебя же бабушка за бугром. Теоретически в твоих светлых волосах и серых глазах нет ничего итальянского, но ведь твоя бабуля там, а, значит, ты — заграничная штучка.
— Анька! Это все не важно. Я его встретила! Он уже существует! — сдавленно пропищала я в трубку.
Но Анька молчала.
— Ты уже видела фестиваль Сан-Ремо? А группу «А’нжели»? — не унималась я.
— Давай теперь без эмоций. Кто «он»? Какие Анжелы? — что-то жуя, ответила она.
Моя одноклассница и подруга всегда была мозгом в нашей двойке, а я — ее розовыми очками. Поэтому Аньке легко удавалось бросать ледяные кубики рассудка в мои горячие коктейли чувств.
— Леонардо! Ле-о-нар-до. Ну, послушай, Леонардо — это ведь так красиво. А какой у него голос!
Не дослушав моих ванильно-карамельных откровений, она, причмокивая, прокомментировала:
— Фасолька, напоминаю: он — итальянец, а ты живешь в Средней Азии. Нет, теоретически, может, тебе повезет больше, чем моему отцу. Ему уже, между прочим, пятый раз в американском посольстве в визе отказали. Это раз. И потом этот твой Леонардо — звезда телеэкрана. А ты?
— Несостоявшийся экономист, — сникла я.
— Вот! Чисто теоретически, шансов у тебя никаких. Если только бабушка не свалится на голову, а маманя твоя не решит с ней вдруг помирится.
— Какой там! — испугалась я так, что решила сменить тему разговора. — О своей матери и слышать ничего не хочет. Кстати, у родичей осенью розовая свадьба.