Лицо Майка выразило непонимание. Ухмылка Квентина стала шире.
– Для нашей политической партии, тупица. Необходимо название партии, если ты собираешься предводительствовать свершающейся революцией. Пресловутая позиция "над схваткой", которую занимал Вашингтон – не для вас, молодой человек!
Лицо Майка оставалось растерянным.
– Беда с этими гениями, – усмехнулся Андервуд. – Вот и доверь что-то ра-ди-ка-лу из профсоюзов. – Хихиканье перешло в мягкий смех. – Тут нужны навыки профессионального менеджера. Я думаю, что мы должны назвать себя Партией Четвертого Июля.
– Движением Четвертого Июля, – немедленно нанесла ответный удар Мелисса.
И это, конечно, вызвало новый залп пререканий. Но, в данном случае, Ребекка не ограничивалась цитированием Шекспира себе под нос. Спор был резким, коротким и завершился сокрушительной победой. Всех против Мелиссы.
Название "Партия Четвертого Июля" было утверждено. Об этом было объявлено на следующее утро, вместе с декларацией о начале кампании по выборам в конституционное собрание.
Симпсон немедленно начал протестовать, несмотря на то, что многие недели выступал за немедленный созыв Учредительного Собрания.
– Чтобы обуздать военную диктатуру Стирнса, – как он часто выражался.
Неважно. Железная пята демократии опустилась на шею Грантвилля. Жертва этой тирании отреагировала так, как и можно было ожидать.
Политиканство! Уррряяя!
Глава 41
– Чудной народ эти американцы – заявил Леннокс. Щегольски отпил из кружки и таким же выверенным движением поставил её на стол. – Однако, не настолько все же тупые, чтобы продолжать варить ту жалкую бурду, которую они называли "пивом".
Сидящий напротив него человек – Моисей Абрабанель – не обратил на это наблюдение особого внимания. Он осматривал главный зал недавно открывшихся и набитых сверх всякой меры "Садов Тюрингии", а в его взгляде проглядывала мечтательность. Сидящий рядом с ним, его дальний родственник Самуил, занимался тем же. При всей их относительной молодости – им обоим не было и тридцати – они были опытными дипломатами и дельцами, привыкшими лавировать в коридорах власти Вены и Италии. Но в этот момент они, тем не менее, выглядели простой деревенщиной.
Улыбнувшись, Леннокс глянул влево. Бальтазар улыбнулся ему в ответ. Было ясно – два "уже тертых американских калача" наслаждались дискомфортом новичков. Моисей и Самуил приехали всего несколько дней назад, и до сих пор пребывали в оторопи.
Оторопь частично вызывало и поведение их собственного народа – небольшое количество евреев, обосновавшихся в Грантвилле за последние месяцы, акклиматизировались на всю катушку. В какой-то степени, этого и следовало ожидать – они были сефарды у которых, в отличии от восточноевропейских ашкенази, была давняя традиция космополитизма. Присказка "Когда в Риме…" возможно была придумана именно ими.
Тем не менее…
Трудно сказать, что именно пугало Самуила и Моисея больше всего. Возможно – то, как верующие евреи Грантвилля в открытую наблюдали за строительством своей новой синагоги. Храм перестраивался из заброшенного здания прямо в центре города. Возможно. Но…
Предшествующей ночью, Майкл Стирнс провёл несколько часов в гостиной Бальтазара, участвуя в живом и непринуждённом разговоре с двумя представителями Абрабанелей и самим Бальтазаром. Именно так, конечно, и должно было быть. Но и Ребекка провела с ними несколько часов – и участвовала на равных правах со всеми.
Этого уже было бы вполне достаточно. Но! Когда разговор в конце концов завершился, отец Ребекки удалился на ночь, уводя с собой своих родственников мужского пола. Ребекка, напротив, осталась там.
Без сопровождения? Возмутительно! Как её отец это позволяет? С гоем! Какой ужас!
Вспомнив выражения лиц своих родственников, Бальтазар быстренько приложился к своей кружке – скорее чтобы подавить смех, чем жажду. Он знал, что Моисей и Самуил были бы ещё больше поражены, если бы зашли в гостиную парой минут спустя и обнаружили бы Ребекку сидящей у Майкла на коленях и предающейся самой непристойной форме американского поведения. При всей своей космополитичности, Бальтазар и сам был поражён, когда случайно наткнулся на свою дочь занимающуюся этим. Он не стал вмешиваться, но решил серьёзно поговорить с Ребеккой на следующий день. Но она так решительно отстаивала свою правоту, что, учитывая обстоятельства, Бальтазар решил спустить дело на тормозах. Он даже подумал что есть в этом американском слове какая-то суровая красота. Как они там говорят – "обнимание"?