Ребекка резким жестом прервала начинавшийся спор. Наблюдавший за всем этим Густав был поражен тем, как моментально повиновались этому жесту спорщики. Власть этой женщины, понял он, основывалась на чем-то более значительном, чем тот факт, что она была женой предводителя американцев. Гораздо более значительном, оценил он.
Король снова заговорил.
– Вы упомянули о второй разновидности финансовой помощи.
Голова Ребекки снова повернулась в его сторону. На мгновение её темные глаза уставились на него. Густав понял, что сейчас она оценивала его.
Когда она заговорила, ее тон был сух и резок: – Слышали ли вы о семействе Абрабанель?
Густав кивнул.
– Разумеется. Мой помощник, сэр Джеймс Спенс, в последние годы несколько раз проводил с ними разные сделки.
– Сэр Джеймс? – воскликнула Ребекка. – Я знаю его! Лично, не очень близко. Но мой отец весьма высокого мнения о нем.
Глаза Густава расширились.
– Ваш отец?
С опозданием, он понял, что не поинтересовался девичьей фамилией этой женщины.
– Абрабанель. Мой отец – Бальтазар Абрабанель.
Король засмеялся и захлопал мясистыми ладонями.
– Дааа, не удивительно, что вы такое чудо! Дочь Бальтазара и племянница Уриэля – он улыбнулся ей. – И каково вам было, воспитываться в атмосфере хитростей и интриг?
Она усмехнулся в ответ.
– На самом деле, Ваше Величество, очень здорово. Вы знаете моих отца и дядю?
Густав покачал головой.
– Лично – нет. Только по репутации.
Он посмотрел на нее с ещё большим уважением и пониманием.
– Правильно ли я понимаю, что вся семья Абрабанель решила связать свою судьбу с американцами?
Ребекка кивнула.
– Даже турки. Особенно турецкие Абрабанели, на самом деле. Дон Франсиско Наси последние несколько недель уже проживает в Грантвилле. Он объявил, что планирует поселиться там навсегда.
Тишина опять наполнила дом, пока собеседники переваривали эту новость. Европейцы в комнате – и швед, и немец, и шотландец – мгновенно осознали последствия. Они не были темными крестьянами, несмотря на то, что разделяли некоторые из их предубеждений против евреев. Эти люди, особенно король, были достаточно знакомы с банковским делом, чтобы понять, что именно предоставило Соединенным Штатам решение Абрабанелей. Грубо говоря, лучшую финансово-банковскую сеть в мире.
– Кредиииты… – мечтательно протянул Густав. Его взгляд заострился. – Под какой процент?
Ответ Ребекка сопровождался настолько широкой улыбкой, что это выражение можно было бы назвать ухмылкой.
– Пять процентов годовых. Для военного займа. Четыре процента для займов на другие цели.
Король чуть не задохнулся.
– Пять процентов? – его бледно-голубые глаза практически выскакивали из орбит. – Го-до-вых?
Ребекка пожала плечами.
– Американцы, – она запнулась, а затем, с усмешкой, продолжила. – Мы, американцы, должна была бы я сказать, убедили Абрабанелей, что большой и стабильный бизнес предпочтительнее случайного однократного куша. – Она очень твердо повторила: – Пять процентов. Для вас, то есть для Густава II Адольфа. Другие обнаружат, что ставка выше…
Она отвела взгляд, пропуская свои густые локоны сквозь пальцы, и скромно добавила: – Подозреваю, что существенно выше.
Внезапно король захохотал.
– Пять процентов! – завопил он, поднимаясь, почти вскакивая на ноги и грозя небесам огромным кулаком.
– Вот это для Ришелье!
Густав опустил кулак. Его собственная ухмылка отразилась на лицах Торстенссона и Маккея. Даже Вильгельм, увидел он, широко улыбался. Король Швеции позволил себе потратить минуту на то, чтобы полюбоваться силой духа и интеллектом этого человека. Если отбросить пустые разглагольствования, герцог Саксен-Веймар только что услышал смертный приговор, вынесенный наследственным правам на владение Тюрингией, и он был достаточно умен, чтобы понять это. Только позвольте республике в Тюрингии устанавливать своё финансовое и коммерческое доминирования – и для провинциальной аристократии будет большой удачей, если они сумеют сохранить столько же власти и влияния, сколько их было у голландского дворянства. Даже могучие испанские Габсбурги ломались об эту скалу в течение последних без малого ста лет. И все же этот человек был достаточно воодушевлен, чтобы не горевать от такой перспективы.