Его слова вызвали недовольное фырканье трех молодых парней, уставившихся на него. Ларри Уайлд, Джимми Андерсен и Эдди Кантрелл, как было несложно заметить, не одобряли его решение.
В мире нет ничего страшнее гнева оскорбленного реконструктора.
– Нет, – сказал Майк. – Я не начну бомбардировку до наступления рассвета.
– Мы должны использовать преимущества, которые даст нам темнота, – протестующим тоном заявил Джимми. – Она усилит неразбериху.
Майк усилием воли стер оскал со своего лица. Но не смог удержать тяжелый вздох. Кто в этом мире кровожаднее невинных детей?
– Это именно то, чего я пытаюсь избежать, Джимми, – сказал он с напором. Он указал в сторону отступающей испанской армии, всё ещё держа в руке бинокль: – Вы, возможно, полагаете, что это просто оловянные солдатики, но я так не считаю. Они – тоже люди, черт возьми!
Трое юнцов поежились от нескрываемого гнева, прозвучавшего в голосе Майка. Тот решил довести свою мысль до конца: – Это и так будет кошмарное дело. По крайней мере, я хочу быть уверенным в том, что те из них, кто пожелает сдаться – будут иметь такую возможность. Я не хочу, чтобы они погибли просто потому, что в кромешной тьме не смогли найти дорогу из замка. Вы поняли?
Единственным ответом были угрюмые выражения их физиономий. Огорчение, смешанное с разочарованием.
– Пора идти, парни, – скомандовал Феррара. Троица юнцов с большим рвением устремилась прочь от форта.
Майк что-то пробормотал. Феррара повернулся ухом к нему.
– Что ты сказал?
Майк покачал головой.
– Не обращай внимания.
Феррара направился вслед за своими подчиненными. Майк смотрел на Вартбург. Мрачный замок, казалось, пялился в ответ своим собственным зловещим взглядом.
– Настоящие чистокровные идальго, – пробормотал он снова. – Нет уж, мы должны найти иной путь.
Глава 53
– Вы уверены? – пискнула Джулия. – Я имею в виду, вы, как бы, абсолютно уверены? – Следующую фразу она протараторила торопливой скороговоркой. – Я думала, это грипп или что-то в этом роде. Зараза сейчас свирепствует, вы же знаете. В тяжелой форме. Может быть, желудочный грипп, расстройство желудка, вот и все. Я отправилась бы в Айзенах, если бы Алекс не настаивал, чтобы я к вам сходила, а Майк поддержал его. Он не взял меня с собой.
Она смотрела на доктора, как бы говоря: Это все твоя вина!
Джеймсу Николсу удалось сохранить абсолютно каменное в своей невозмутимости выражение лица. Это было нелегко. Лицо молодой женщины, сидевшей на стуле в его кабинете, выражало целую гамму эмоций. Беспокойство, огорчение, понимание – смешанное с с возмущением и негодованием.
– Подразумевается, что эти штуки эффективны, – зарычала она.
Джеймс открыл рот. Джулия не дала ему вставить ни звука.
– Да, подразумевается!
Он снова попытался заговорить. И снова Джулия не дала ему вставить ни звука.
– Алекс меня убьёт, – простонала она. – Я обещала ему, что он может ни о чем не беспокоиться! – Она прижала руку ко рту и пробормотала: – Что же мне теперь делать?
Джеймс решил, что у него появился шанс вставить словечко.
– Джулия, нужно было использовать диафрагму только в сочетании с контрацептивами.
– Они кончились во всех магазинах и аптеках! – запротестовала она и властным тоном вопросила: – Что, по-вашему, я должна была делать?
Воздерживаться, пришел ему в голову очевидный, но легкомысленный ответ. И Джеймс подавил его. Вероятность того, что столь эмансипированная и брызжущая энергией девушка, как Джулия Симс, воздержится от секса с женихом до официальной даты свадьбы, была чуть ниже того, что рак из поговорки таки засвистит на лесистых холмах Тюрингенвальда. И Джеймс едва ли имел право критиковать её. Даже если не вспоминать события своей собственной бурной молодости, его нынешние отношения с Мелиссой не были ни платоническими, ни освященными узами Гименея.
С другой стороны, сухо возразил он самому себе, Мелиссе было пятьдесят семь лет. Для них обоих контрацепция была малоактуальным вопросом.
– О, Иисусе, он меня пришибет насмерть, – снова захныкала Джулия. Она прижимала обе руки ко рту, откуда периодически вырывались странные звуки, больше всего напоминающие полоскание горла.
Джеймс ухитрился придать своему лицу отеческую хмурость.