Тони назвал это дилижансом, но это не было похоже на дилижансы, которые Майк видел в жизни, да и на киношные тоже. Повозка, хоть и была украшена резьбой и всякими финтифлюшками, больше всего напоминала небольшой крытый фургон.
Всадник во главе отряда что-то прокричал опять. Слов Майк не понимал, но как и прежде,он был почти уверен, что кричали по-немецки. Ну, если память ему не изменяла.
На миг все замолкло и всадники уставились на американцев. Двое шахтёров, который сидели неподалёку от женщины, вскочили на ноги и подняли свои пушки. Дэррил тоже. И Фрэнк, и Тони. Николс присел на одно колено. Полицейская пушка легко и непринужденно лежала в его руке. Даже Хэнк, который лежал на земле приживая повязку к рёбрам, пытался схватить спецружьё. Последний из шахтёров, Чак Роулз, оставался в доме. Майк услышал его шёпот через дверь: «Они, типа, у меня на мушке, Майк. Только слово скажи.»
Майк протянул руки. «Спокойно всем! Давайте не палить без причины!»
Он заметил, что четверо верховых медленно потянулись за пистолетами у сёдел. И тут он с сожа-лением вспомнил, - слишком поздно, - что его собственное оружие до сих пор валяется на полу в доме.
В этот момент занавеска с одной стороны кареты отодвинулась.. Оттуда выглянуло лицо и впе-рилось в Майка глазами. Это было безутешное лицо молодой женщины и выглядело оно, будто женщина потеряла рассудок от горя. Несколько прядей длинных чёрных волос выскочили из под головного убора женщины. Глаза у неё были карими, а цвет лица несколько смуглый, как бывает у испанцев. И ещё она была…
Майк вдруг широко улыбнулся. Настолько дружелюбно, насколько мог. Даже, может, странно. Но опять-таки, а может и нет. Инстинкты порой срабатывают, когда от рассудка и логики не осталось и следа.
«Спокойно, парни! Похоже, у нас тут мамзель немного в растерянности. Сперва надо просечь, на какой стороне пироженки мы, а на какой – вишенка!»
Фрэнк фыркнул: «Ну да, ты ж у нас романтик. Придурок, запавший на милое личико!»
Майк пожал плечами. С улыбкой на лице он стал двигаться в сторону кареты. Он держал руки широко расставленными, чтобы конные могли видеть, что он безоружен.
«Назвал это личико милым?» - бросил он через плечо. «Фрэнк, ты сдурел. Я чую, кастинг мы прошли. Мы ж, типа, на съёмках „Избавления“ .» Тут он криво усмехнулся и добавил: «Или это „Техасская резня бензопилой“? Ну, а сейчас…»
Лицо женщины приблизилось. «Ну, а сейчас мы в „Клеопатре“» - произнёс Майк. Слова прозвучали куда мягче, чем он намеревался их произнести. Он вдруг понял, к своему удивлению, что уже не шутит.
Глава 4
Карета резко подпрыгнула и Ребекку швырнуло на её отца. Бальтазар Абрабанель закряхтел от боли. «Полегче, доченька!» - взмолился он и ещё сильнее прижал руку к своей груди. Седобородое лицо Балтазара выглядело осунувшимся и измученным, дыхание – частым и прерывистым.
Ребекка взглянула на него Её собственное сердце бешено колотилось от страха, близкого к панике. С её отцом что-то не так. Его сердце…
Громкий голос послышался снаружи кареты. Ребекка узнала голос. Он принадлежал командиру маленького отряда ландскнехтов, которых отец нанял в Амстердаме сопровождать их в Баденбург. Но по-немецки этот человек с таким сильным акцентом, что она не понимала даже отдельные слова. По всему было видно, что человек этот чем-то удивлён.
Ещё крик. На этот раз она поняла. «Кто такие? Предъявите документы!»
Бальтазар тихо застонал, затем, с очевидным усилием вымолвил: «Посмотри, что там, Ребекка!»
Ребекка заколебалась. Состояние отца было пугающим. Но по старой привычке всё же подчинилась. Она подёргала ленточку, удерживавшую занавеску. Её нетерпение, казалось передавалось даже вещам.
Экипаж был односторонним. Ребекка предпочла бы, чтоб занавеска была открыта всё время, чтобы можно было наслаждаться ветерком. Но отец настоял на том, чтобы провести всю поездку подальше от взглядов снаружи. «Эта поездка и сама по себе опасна, дитя моё, и без » - сказал он ей как-то. - «Не хватало ещё, чтоб мужчины заметили тебя.» Это утверждение сопровождалось странной улыбкой. Нежность и гордость, да, отчасти. Но было в ней что-то ещё…
Поняв наконец, что в ней было ещё, Ребекка одновременно и удивилась, и ужаснулась. Ужас был от понимания, какое преступление отец имел в виду. Неужели мужчины совершают такие поступ-ки? Удивление же от того, что, как она поняла, даже отец считает её красивой. Другие ей тоже говорили подобное, но… От таких замечаний ей было не по себе. Глядя на себя в зеркале, она не видела ничего кроме молодой сефардской женщины. Оливковая кожа, длинные чёрные волосы, нос, пара тёмных глаз, рот, подбородок. Да, черты были правильными, симметричными, возмож-но, в большей степени, чем у других. И иногда, в редкие моменты тщеславия, ей казалось, что у неё привлекательные губы. Полные, роскошные. Но - красавица? Что имеется в виду?