Наконец-то, - эти несколько секунд показались ей вечностью, - она развязала ленточку, стянула занавеску в сторону и высунула голову в окно. Какой-то миг она не понимала, что открылось её глазам, все мысли сосредоточились на муках отца. О, его сердце…!
А потом она рассмотрела. Ахнула и отшатнулась. Пришёл новый ужас, отметая предшествующий. Страх был вызван отчасти видом мёртвых тел, разбросанных повсюду. Или ей так показалось на первый взгляд. Ведь Ребекка до сих пор не видела сцен насилия. Ничего страшнее дерущихся грубиянов, да и то стражи порядка в Амстердаме и намёка не потерпели бы. Нет, подобного она никогда…
Кровь, повсюду кровь. И что это там? Да это же - голова! А та женщина, они её…? Что, неужели? Господь всемогущий!
Но это всё вызывало только страх. Ужас – тут мурашки пробежали по её спине, - вызывал вид че-ловека, стоящий прямо перед ней. Идущий к ней. Сейчас их отделяют каких-то футов тридцать.
Ребекка смотрела на приближающегося человека как загипнотизированная. Как мышь смотрит на змею. Идальго! Здесь? Господи, спаси и защити нас!
- Что там, дитя моё? – задал вопрос её отец, хрипя и свистя горлом, - Что происходит?
Она почувствовала, что позади неё он силится податься вперёд. Она разрывалась между страхом перед идальго и страхом за отца. И тут – о, придет ли этому конец, - возник новый ужас. Она услы-шала, как кричит командир нанятых её отцом ландскнехтов: «Уходим, так много нам не платят! Давайте, давайте!» Ребекка услышала удаляющийся стук копыт. Через мгновение она почувство-вала, как экипаж тряхнуло, и поняла, что кучер тоже сбежал. Она слышала, как он улепётывал, продираясь через кустарник вдоль дороги. Они бросили нас!
Она повернулась и широко открытыми глазами воззрилась на отца. Губы ее приоткрылись. Но деликатный и мудрый человек, который служил ей опорой всю жизнь, ничем не мог ей помочь в этот момент. Бальтазар Абрабанель был ещё жив. Но глаза его были закрыты, челюсти сжаты в конвульсии. Обе руки были прижаты к груди. Он медленно, с затихающим стоном, сползал с подушек на пол экипажа.
Этот детский ужас заставил все остальные отступить. Ребекка тут же бросилась на колени, прижи-маясь к отцу. Отчаянно пытаясь помочь и спасти, но не зная чем и как. Она всё смотрела на тяжё-лые ящики, покоящиеся на противоположной лавке. В них были отцовские книги. Его перевод Галеновых 12медицинских трудов тоже был в одном из ящиков. Но он был безнадёжен. Там было тридцать семь томов Галена, все на арабском, на котором Ребекка едва могла читать.
Она услыхала голос и повернула голову в удивлении. Идальго стоял у окна кареты, просунув в него голову. Человек был высок настолько, что ему для это надо было даже слегка присесть. Опять голос. Слова разобрать можно, но с трудом. Ей даже показалось, что она их понимает, ну почти. Но это же невозможно! Не могут же они разговаривать на …
Идальго повторил те же слова. И на этот раз она уловила каждое. Во всяком случае, большую их часть. Акцент был совершенно незнакомый, она не слышала, чтоб кто-то так разговаривал на этом языке.
Но английский? Он же говорит на английском? Ни один идальго в мире не разговаривает по-английски. Это ниже их достоинства, это же язык торгашей и пиратов.
Охваченная в равной степени смущением и испугом, она смотрела на него не отрываясь. Мужчина был каждым дюймом своим – идальго. Высок, силён, прям, хорош собой. Он источал такую несги-баемость и уверенность в себе, на какую способны только испанские дворяне. Да же в одежде, белая мятая рубашка – шёлковая, она даже не сомневалась, - и чёрные брюки, сходство было полным. Да, с обувь какая-то непривычная, но…
Тут он широко улыбнулся ей. О, Господи, ну у кого еще могут быть столь совершенные зубы?
И тут он вновь заговорил. Он произнес те же слова уже в четвёртый раз. «Пожалуйста, мэм, скажите, вам нужна помощь?»
И через много лет Ребекка Абрабанель будет поражаться, как она смогла тут же сказать ему правду. Она будет сидя в тишине часами вспоминать тот короткий миг. И при этом не переставая удивляться.