- Бекки как-то заставила меня прослушать. Все чёртовы пять часов!
- Чего вдруг? – удивился Джексон. – Ты ж вроде говорил, она терпеть не может Вагнера.
- Вот именно. Она просто хотела на мне проверить своё мнение о нём.
Из громкоговорителей уже слышалась совершенно иная музыка. Майк взглянул на часы. «Идеальное время,» - сказал он тихо. – «Как раз для того, что французы зовут ‚главным блюдом‘.» Фрэнк навострил уши: «И что это?»
- По мнению Бекки, эта вещица раскрывает суть войны как никакая другая. – Майк вышел из па-латки и зашагал к прогалине, лежавшей за ней. Он заметил Феррару, стоявшего рядом, и помахал ему рукой. Бывший школьный преподаватель-естественник кивнул в ответ головой и вернулся к своим юным подопечным. Или, скорее, подельникам.
- Время начинать наш фейерверк, ребятки!
Ехидно ухмыляяся, Ларри, Эдди и Джимми стремглав бросились к катапультам и «пусковым установкам» для ракет.
Майк вернулся назад, медленно, задерживая каждый свой шаг. Он слушал, слушал музыку. Когда они вернулись в палатку, лицо Фрэнка показалось ему перекошенным. Скорее всего, это было правдой. Это была Восьмая Шостаковича, выжигавшая ужасом истерзанной войной России будущего землю истерзанной войной Германии настоящего. Сталин мечтал получить аккомпане-мент для триумфа, нечто «достойное» для празднования победы Советов над нацистами. Но Шостакович хоть и был советским патриотом, выдал диктатору нечто совершенно другое – величайшую симфонию ХХ-го века. И пусть вся симфония давно вышла за рамки 1943 года, но только не третья часть. То был найчистейший, рафинированный вопль . Ужас и мучение, разрыв сердца, переложенный на музыку.
С пусковых установок взмыли первые ракеты и разорвались над зубцами стен. Их боевые части не были рассчитаны на разрушение столь мощных укреплений, скорее на шумофой эффект. Вместо того, чтобы обрушить на замок град шрапнели, они ослепили Вартбург фейерверком огней. То был сверкающий, буйный аккомпанемент к Восьмой симфонии – видеоряд вдобавок к акустическому. Вот, что вас ожидает, солдаты Испании!
Наступил рассвет и тишина рассекла третью часть надвое. В небе догорели последние ракеты.
Тишина. Безмолвие. Майк в ожидании поглядывал на часы. По их с Ребеккой плану наступали пять минут покоя. «Надо дать напряжению достичь апогея,» - она объяснила это так.
Как только пять минут истекли, Майк дал отмашку и катапульты «открыли огонь». Древняя конст-рукция в комбинации с современными материалами была призвана забросать стены Вартбурга бочками. Первый залп нёс лишь непольшой заряд, то была всё ещёчасть психологической кам-пании. Они разорвались над замком и засыпали защитников тысячами листовок. Они на немец-ком и испанском языках призывали солдат сдаться и обещали хорошее обращение с пленными.
Через громкоговорители испаноязычные солдаты армии США выкрикивали тот же текст условий сдачи: Пища. Вода. Хорошее обращение. Никаких жестокостей. Вступление – за хорошее вознаграждение – в армию США для тех, кто пожелает.
Когда обстрел из катапульт прекратился, голоса из громкоговоителей опять сменила музыка. Её, как и предыдущую, отбирала Ребекка – для каждого моменту своё произведение. Испанцам был предложен один вариант. А сейчас время для другого.
Спокойные такты «Утра» из григовского «Пера Гюнта» наполнили рассветную тишину. Майку, Фрэнку, а также Маккею и Ленноксу, как и все остальным американским солдатам эта музыка бы-ла как бальзам на душу. И они вполне могли себе представить, какой эффект она произвела на испанцев.
«Утро» Грига стихло. Его сменила музыка еще более медленная и спокойная, под стать входящему в силу дню. Подобно покою и надежде, приходящим на смену ночи.
Казалось, Фрэнк был ошеломлён происходящим. Деликатно, принимая во внимание выражение на лице друга, Майк скзал, обращаясь к нему: «Бекки считает что это самое прекрасное из всех музыкальных произведений, ей известных. Хотя и признаёт, что это всё жк дело вкуса.»
«А у неё хороший вкус,» - прошептал Фрэнк в ответ. – «Вроде, как птица, парящая в небе, ага?»
Майк кивнул. Написать «Взлетающего жаворонка» Ральфа Воэна Уильямса вдохновили столь любимые им сельские ландшафты Англии. Но и небо над Средней Германией принимало его как родного.
«Так и есть,» - тихо проговорил Майк. – «Так и есть. Здесь, там и повсюду109.»
Он повернул голову к востоку. Где-то там, под восходящим солнцем, менее чем в ста милях отсю-да, его жена уже стоит на кухне. Ребекка – ранняя пташка. Майк знал, что она уже приготовила для её любимого отца завтрак, пусть даже из-за беременности двигаться ей становилось всё труднее. Немецкая семья, прежде квартировашая в доме Майка нашла новое жильё, и Балтазар перебрался в их комнату. Он и мать Майка, уже на инвалидности, неплохо поладили, и отец его Бекки не мечтал ни о чём другом, кроме как провести остаток дней, нянча своих внуков.