Он поднялся на ноги и, медленно шагая по комнате, произнёс: «Я как раз вспоминал одну из них. Не „Генриха IV“, а „Венецианского купца“.» Он остановился и окинул взглядом слушавших его. Выражения лиц Морриса и Джудит полностью совпадали с выражением лица Мелиссы: широко открытые от удивления рты, выпученные глаза…
- Прекраснейший и всех драматургов, на мой взгляд. – он с сожалением покачал головой. – Боюсь, вы неверно истолковали мой вопрос о Майкле. Я нисколько не обеспокоен его вероиспове-данием.
Балтазар фыркнул в раздражении, но с некоторым даже удовольствием
- Ба-а! Я же философ и врач, а не ростовщик. А вы что думали? Вы и в самом деле ожидали, что я начну заламывать руки из-за того, что моя дочь по уши влюбилась в нееврея?
Вдруг он хлопнул руками, заломил их в наигранном отчаянии. С той театральностью он принялся раскачиваться взад-вперёд, вопя: «О, моя дочь! О мои дукаты!»
Мелисса громко рассмеялась, Балтазар лишь ухмыльнулся ей в ответ. Моррис и Джудит лишь смотрели на него, не отрывая глаз.
Балтазар опустил руки и вернулся на место.
- Нет-нет, друзья мои, уверяю вас, что причина была вполне светской, – его добродушное лицо вдруг сделалось жестким, почти озлобленным. – У меня нет особой любви к ортодоксальному еврейству, да и у него ко мне – тоже. Меня изгнали потому, что я утверждал, что у Аверроэса Мусульманина можно почерпнуть не меньше полезного, чем у Маймонида.
Он глубоко вздохнул и опустил голову.
- Значит так тому и быть. Мне кажется, что я обрёл свой дом здесь. И моя дочь тоже. Я лишь хочу, чтоб она была счастлива. И это единственная причина, почему я задал этот вопрос.
- Он – принц. – сказала Мелисса тихо. – Принц во всём, что только может иметь значение, Балтазар. В том смысле, что такие люди и впрямь встречаются в реальном мире.
- Я на это надеюсь. – пробормотал он с еле слышным смешком. – Для Ребекки это будет непросто, я понимаю. Боюсь, я слишком опекал её и теперь её голова полна всякой поэзии.
- Ну, это мы исправим, - грозно заверила его Мелисса. – Первым же делом!
Джудит Рот наконец нашла в себе силы заговорить.
- Никак не могу в это поверить! Вы и в самом деле… - остальное она выстрелила на одном дыхании. – Вы и в самом деле видели Шекспира? Самого?»
Балтазар наморщил лоб и поднял голову.
- Шекспира? Вы про Уилла Шекспира? Ну, конечно! Мимо него в Глобусе не пройдешь, всегда на месте. Никогда не упустит случая подсчитать выручку. А то и дважды.»
В полном ошеломлении Моррис подошёл к книжному шкафу у стены, вытащил толстенный том и протянул его Балтазару.
- Мы же говорим об одном и том же Шекспире? О величайшей фигуре во всей английской литературе?
Балтазар взял том в руки и открыл его. Морщины недоумения будто и не собирались исчезать со лба. Но увидев фронтиспис и оглавление, он буквально чуть было не поперхнулся.
- Но Шекспир не писал этих пьес! – воскликнул он. Затем, качнув головой из стороны в сторону, продолжил: - Ну, некоторые – пожалуй! До известной степени. Те из них, которые кажутся написанными целым коллективом авторов, маленькие фарсы вроде „Напрасных усилий любви“? Но великие драмы? „Гамлета“? „Отелло“? „Короля Лира“?»
Он искренне расхохотался, перехватив взгляды своих собеседников: «О-о-, люди добрые! Да всякому известно, что эти пьесы написаны …» Он набрал побольше воздуха в лёгкие, готовясь произнести одним махом длинную фразу: «Моим господином, лордом Эдвардом, графом Оксфордским, седьмым этого имени33 и седьмым в порядке престолонаследия английской короны.
Балтазар сам усмехнулся своим же словам: «Некоторые, вы можете мне возразить, станут утверждать, что истинным автором был Френсис Бэкон, но это лишь уловка с целью заставить гончих взять ложный след. Слишком уж неподобающе для графа Оксфордского связывать своё имя с театром. Отсюда и Шекспир.»
Он взглянул на книгу и промолвил: «Со всей очевидностью, вымысел стал со временем историческим фактом. Вот так оборачивается мирская слава и тщеславие!» В его глазах мелькнул некий намёк на удовлетворённость: «А может это просто справедливость? Эдвард во многих отношениях был далеко не лучшим из людей. Мне ли не знать, я был его лечащим врачом.»
Взгляды присутствовавших были прикованы к отцу Ребекки. А тот продолжал свои рассуждения: «Точно – справедливость. Его высочество был мне должен, а счёт оплачивать отказался.»
Д-р Абрабанель погладил обложку с надписью «Уильям Шекспир. Собрание сочинений» как человек, ласкающий самое дорогое сокровище: «Согласитесь, эта месть куда слаще жалкого фунта плоти!»