— Витя, успокойся, пожалуйста, давай поговорим потом. Не накаляй обстановку! — почти ровно произношу, но у самой поджилки трясутся. Как вообще с ним сейчас говорить, а что еще он способен в таком случае?
Внезапно слышится лязг и грюк открываемой двери. Я снова тянусь к глазку и всматриваюсь в разворачивающуюся перед собой странную картину. Какой-то мужчина резво подходит к Вите и точечно ударяет его в лицо с кулака. Следом за ним подбегает до боли знакомая женщина. Я охаю, тут же осознавая, кто это может быть.
Боже.
Боже. Нет.
Давид? Не может быть!
Сердце срывается в бешеный ритм, и вот я уже с ужасом наблюдаю за тем, как он молча и методично наносит удары, которые для него вообще ничего не значат. Проще простого…
Внутренности словно кипят на максимальном огне, когда я всматриваюсь в изменившиеся черты лица парня, в которого однажды была влюблена до безумия, до невозможности сделать и рваный вдох. Не может быть, но передо мной стоит Давид Островский.
— Слушай и запоминай, — спокойным тоном произносит он, — вот такая тишина должна здесь быть отныне и навсегда. Без твоего присутствия. Еще раз увижу — сломаю обе ноги, будешь как кузнечик. Вопросы?
В ответ слышится лишь скулеж, от которого волоски на теле дыбом встают…
Я проворачиваю замок, второй, снимаю цепочку и открываю дверь, сталкиваясь лицом к лицу с прошлым, к которому сейчас явно не была готова.
— Привет, Златовласка, — лениво улыбается Давид, удерживая за шкирку моего бывшего парня. — Обижает? Исправляем…
— Привет, — заплетающимся языком шепчу, а у самой внутренности проворачиваются в мясорубке.
Златовласка…за мои блондинистые волосы, которые на солнце смотрятся как цвет соломенного поля.
— Лида! Ты в порядке? — тетя Марина обеспокоенно рассматривает меня и направляется в мою сторону. Я только часто киваю, и боюсь и слова кривое сказать.
Я прекрасно знаю нрав Островского, так что лишний раз проверять его на стойкость нет никакого смысла.
— Здравствуйте, теть Марин, да все хорошо, — мажу взглядом по разбитой губе Вити и по крупным каплям крови, стекающим из носа прямо на белый батник парня. Смотрится жутко, но в остальном все понятно.
— Отпусти, псих! — звучит надломленный голос Вити, он пытается вырваться, но Давид плотно держит его, и теперь он обездвижен.
— Вить, ты зачем все это устроил? — спрашиваю форменную глупость, естественно, но меня на части разрывает.
На себе я чувствую внимательный взгляд Островского, отчего ежусь и совершаю дерганные движения руками. То обнимаю себя, то отпсукаю, с ноги на ногу переминаюсь.
А потом рассматриваю человека из прошлого. Он так изменился, что я бы точно…да нет, точно бы узнала его при любом раскладе и среди множества незнакомцев. Возмужал, подкачался, стал еще шире в плечах, взгляд потемнел и приобрел оттенок мужественности. Появился новый шрам на покрытом щетиной лице. Быть может, все дело в роде деятельности.
Я слышала, что он стал чемпионом, но в детали не вдавалась. Решила не гуглить и ничего не узнавать. Он много лет не приезжал сюда, так что перестать думать о нем не стало для меня такой уж сложной задачей. Отнюдь.
Хоть сначала это и была головоломка со звездочкой на логику и не для средних умов.
— Он просто давно не получал по физиономии, а так все отлично по жизни, да? — Давид приподнимает Витю “за шкирку” над полом, и тот противно верещит:
— Я тебя засужу, Островский, засужу! Ты че думаешь, что ты самый умный, что ли? Да хер там! Хер там!
Брови Давида резко летят вверх, и вот уже приходит осознание всему происходящему. Он наклоняется и прищуривается, явно пытаясь узнать в моем парне того мальчугана, который однажды украл у него велосипед и сломал пару спиц. Грандиозного скандала не было, но ремонт родители Скорика оплатили.
— Ага, Скорик, ты, что ли? Мда уж, вырос и стал тем еще соплежуем. Жалко, думал, ты перерастешь. Хотя куда там перерасти, соболезную, — морщится от отвращения и резко отпускает его, отчего парень приземлился на руки и пытается встать. Не сразу и не изящно, но как выходит уж.
— Конченный!
— Так, я не понял, ты вырос совсем непробиваемым тупицей? Вроде в детстве смышленее был. Встал и пошел, пока можешь. И рот закрой, а то помогу. Еще раз тут увижу — пожалеешь, что на свет белый родился. Вроде я понятно объясняю. Вопрос закрыт. Бегом отсюда, — Давид так спокойно все поясняет, словно с ребенком говорит, и совсем не скажешь, что он зол. Так, немного напряжен, но не более.