Подполковнику стали подпевать всего два кадровых офицера имевшихся в Еланском полку и оказавшихся в это время рядом с ним. Хорунжий Корнеев, неизвестно откуда доставший двухрядку, моментально подобрав мотив, стал подыгрывать.
Начнем с первых мы полков -
С кавалергардов-дудаков.
Жура, жура, мой,
Журавушка молодой.
Кавалергарды дудаки ,
подпирают потолки
Жура, жура, мой,
Журавушка молодой!
Разодеты, как швейцары,
царскосельские гусары,
Кто мадеру пьет без меры?
Это конногренадеры!'
После первых нескольких куплетов, подпевать припев которых стали все без исключения и 'севастопольцы' и прапорщики и подпоручики 'военного времени', общее отношение к гвардейцам и кавалеристам , что века девятнадцатого, что века двадцатого, стало единодушно. А Майков продолжал под звук гармони Корнеева выводить свое отношение к тем, кто получил и в его мире, и в мире, куда он попал, счастливый билет в круг элиты со стороны 'серой' армейской пехоты:
Из полков же самый тонный -
То лейб-гвардии полк Конный.
Жура, жура, мой,
Журавушка молодой!
А кто в бабах знает толк?
Это славный Конный полк!
А кто строен, очень мил?
Это желтый кирасир.
Кто в старушках знает толк?
Кирасирский синий полк.
Все красавцы и буяны
Лейб-гвардейские уланы.
Кто в Европе первый лгун?
То лейб-гвардии драгун.
Появившийся после обхода позиций Логинов, услышав совершенно нецензурный куплет
Кто кобыл е...т ужасно?
То лейб-гвардии запасный!
решил прекратить это безобразие, сделав знак рукой Корнееву, чтобы он прекратил играть, и когда господа офицеры вошедшие во вкус остановились в песнопениях, сначала высказал свое отношение как он выразился к 'презрительным' песнопениям по отношениям к гвардии и к кавалерии, потом попросил хорунжего подобрать музыку, запел старинную песню Николаевского Кавалерийского училища, существовавшую чуть ли не со времен Лермонтова, послужившую основой для множества подражаний от казаков до инженеров:
Едут поют юнкера гвардейской Школы
Трубы, литавры на солнце горят
Лейся песнь моя, лю-бимая
Буль-буль-буль бутылочка казенного вина
Наш эскадронный скомандовал 'смирно!'
Ручку свою приложил к козырьку
Справа повзводно сидеть молодцами
И не горячить понапрасну коней
Тронулся, двинулся, заколыхался
Алою лентою наш эскадрон
Справа и слева идут институтки
Как же нам, братцы, равненье держать?
Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые
Съемки у нас юнкеров начались
Съемки примерные, съемки глазомерные
Вы научили нас женщин любить
Съемки кончаются, юнкера прощаются
До чего ж короткая гвардейская любовь!
Несколько офицеров подпевали. Остальные подхватывали второю строфу припева. Про буль-буль бутылочку казенного вина все стали горланить уже совершенно неприлично. А при окончании столь тепло проведенного вечера, хорунжий Корнеев после подначек молодых офицеров, просивших казачью песню, отвечающую ожиданию боя, исполнил старинную казачью песню:
Не для меня, идеть вясна,
Не для меня Дон разольется,
Там сердце девичье забьется,
С восторгом чувств, не для меня!
Переборы гармони Корнеева, и слова песни, выжимающие слезу буквально у всех, вели безыскусственный рассказ о казачьей судьбе и произвели особенное впечатление на молодых офицеров.
Правда, после того, как штабс-капитан Ерофеев, 'дублер' прапорщика Рокотова, во второй роте третьего батальона, сказал, что стихи написал Александр Молчанов, в восемьсот тридцать восьмом году, во времена Кавказской войны, и в первоначальном тексте был не Дон, а Буг, и в конце песни был совершенно другой куплет о том, что:
Сражусь с народом закавказским,
Давно там пуля ждет меня!
разговоры о "старинной казачьей" стихли. Припомнилось, что был Молчанов морским офицером на корабле 'Силистрия', а кто-то из 'попаданцев' сказал, что музыку создал в начале сороковых годов Николай Девитте. Все стали вспоминать именно народные песни.