Забавная вещь: оба Коростылева, находятся в родстве, командир арестантов - двоюродный дедушка нашего Аркадия Олеговича. Впрочем, есть еще и более интересный казус - полковник Мезенцев, наш поилец и кормилец, находится в это время в двух ипостасях. Умудренный жизнью пожилой человек, и он же, в возрасте четырех лет, где-то в своем имении. Мои собственные родители находятся еще в нежном возрасте и конечно не знают друг о друге, возможно и не узнают. Интересно, как будут в последующем разрешаться сии коллизии?
Нахимов, горячо поддержав намерения Андрея, несмотря на свою нелюбовь к эпистолярному жанру, написал несколько писем. Вместе с нами к Горчакову отправился генерал Васильчиков и именно для того, чтобы с помощью генерала Вревского воздействовать на нерешительного Горчакова и его злого гения Коцебу.
К полю боя возле Инкермана, экспедиция наша не подходила, отправившись сразу на Бахчисарай, но последствия боя мы увидели своими глазами: колонны пленных, сопровождаемые казаками, медленно двигающиеся в попутном направлении, большой обоз с трофейным оружием и огнеприпасами, несколько орудий направляющихся в сторону Севастополя'.
* * *
Из письма полковника Эптона Стерлинга другу
'Я не могу поверить, что какое бы то ни было большое бедствие, может сломить Россию. Это великий народ; несомненно, он не в нашем вкусе, но таков факт. Никакой враг не осмеливался до сих пор вторгнуться на его территорию безнаказанно. Дорогой Генри! У меня очень плохие предчувствия, захватив такие ничтожные кусочки, какие мы теперь заняли, мы подвергаемся смертельной опасности.
Само существование России в ее нынешних границах несет угрозу всему цивилизованному человечеству и особенно Британии. Ты можешь сказать мне в ответ на мои стенания, что мы господствуем на море, но я отвечу, война идет на суше. То, что до сих пор мы наносили поражения русским, ничуть не сказалось на их боеспособности, но вот два удара которые мы получили за последнее время в ответ на Альму, Инкерман и Балаклаву, очень и очень повлияли на всех в осадном лагере.
Мы до конца выполним долг, но боюсь, что результатом наших усилий будет судьба британских фузилеров на Черной речке'.
* * *
В Бахчисарае размещался штаб третьего пехотного корпуса. После своей плодотворной деятельности на Кавказе, генерал от кавалерии Николай Андреевич Реад, ставший в ноябре пятьдесят четвертого года генерал-адъютантом Государя, получил его под командование, вместе с левым флангом деблокирующей армии. Правда от всего корпуса на этом фланге под командованием Реада были только три полка шестой дивизии и один стрелковый батальон. Князь Горчаков, раздергал корпус по частям, стараясь заткнуть дыры.
В песенке сочиненной совсем в другое время поручиком Толстым, о Реаде говорилось как о неумном генерале:
Туда умного не надо,
Ты пошли туда Реада,
А я посмотрю...
В действительности, получивший хорошее домашнее образование, послуживший и в инженерных войсках, и в кавалерии Николай Андреевич был вовсе не глуп. Участник Бородинской битвы, побывавший во многих сражениях и походах, генерал Реад, до мозга костей был военным человеком, для которого выполненный приказ являлся главной добродетелью командира. Не его вина, что в сражении четвертого августа, совсем в другой реальности, командующий русской армией в Крыму князь Горчаков, был неплохим начальником штаба у Паскевича, но полководцем совсем не являлся. Своей жизнью Николай Андреевич тогда заплатил за невнятную диспозицию и неразбериху среди русских войск.
Сейчас, генерал Реад, с большой радостью и изумлением видел вступающие в Бахчисарай невиданные войска и невиданную технику. Рассказ в штабе о том, что в Севастополь прибыла Сибирская стрелковая бригада, сформированная подобно полкам нового строя царя Алексея, в качестве эксперимента, вызвал у командира корпуса, да и не только у него вполне понятное недоверие к словам Васильчикова.
Слишком много вопросов, готовых сорваться у Николая Андреевича и чинов его штаба с уст, были пресечены напоминанием о сохранении военной тайны. Впрочем, в приватной беседе, с участием Ларионова, Васильчикова и Реада, генерал был посвящен во все. Восторг от открывшихся возможностей, от известия о поражении союзников на Черной речке, у генерал-адъютанта, был поистине беспределен. Вопросов о собственной судьбе он избегал из врожденной деликатности, но измучил Ларионова требованиями рассказать, как и чем была окончена Крымская компания.