Я удостоился пристального взгляда президента: глаза его внезапно прояснились, в них вспыхнул гнев. Гарфилд был явно обескуражен этим ièse-majesté[48].
Грант наконец ответил в характерной для него манере:
— Президент Мексики не просил нас вторгнуться в его страну и присоединить часть ее к Соединенным Штатам. Президент Санто-Доминго предложил мне свою страну за справедливую цену. Желая купить этот остров, я сделал то же самое, что Джефферсон, когда он согласился купить Луизиану, или Джонсон, когда согласился купить Аляску.
Аудиенция закончилась. Президент прошествовал в Красную гостиную, где царствовала миссис Грант.
— Ну и ну. — Гарфилд сокрушенно покачал головой. — Вот уж не думал, что кто-нибудь скажет такое генералу Гранту, да еще в Белом доме.
— Мои манеры оставляют желать лучшего, конечно. — Я уже говорил, что мое безрассудство объяснялось шестидесятитрехлетием; но ведь администрация Гранта неизбежно станет главной мишенью губернатора Тилдена, и я должен по мере сил содействовать подготовке обвинительного заключения. — Мне было любопытно. Да и он первый в некотором смысле затронул эту тему, упомянув о Бисмарке.
Мы проследовали за остальными гостями в Красную гостиную.
— Никогда не слышал, чтобы его заставили оправдываться.
— Это привилегия, генерал, историка и человека преклонных лет.
К счастью, пока я наглухо закрывал для себя двери Белого дома, Эмма — для себя — распахивала их настежь. Миссис Грант восхищена ею, и скоро Эмма будет приглашена на дневной раут для дам.
— Она рассказала мне, как ей удалось узнать, что Г рант не станет добиваться переизбрания на третий срок.
Мы собирались ложиться, вечер подошел к концу.
— Из газет?
— Почти. Она вошла к президенту в воскресенье днем. Гранта не было, зато присутствовали все члены кабинета; это показалось ей странным, потому что кабинет никогда не собирался по воскресеньям. Она спросила министров, зачем они здесь, те ответили, что это простое совпадение. Когда вошел президент, она спросила: «Улисс, — так она его называет, — что происходит?» — и он ответил: «Подожди, пока я закурю эту сигару». Закурив, он сказал, что созвал кабинет и зачитал письмо об отказе быть кандидатом в президенты. Пока она говорила с министрами, он отправил письмо. Она была в бешенстве. «Почему ты не прочитал его мне?» И он ответил: «Если бы я так сделал, ты никогда не позволила бы его отправить, а я не хочу оставаться здесь еще на четыре года».
Госпожа Грант безумно сердита, она намеревалась до конца своих дней жить в этих ужасных комнатах.
Уже поздно. Я в изнеможении. Что касается генерала Гранта, то я понимаю его не лучше, чем до встречи с ним. Подозреваю, что он столь же продажен, как и люди его окружения, иначе он не держал бы их возле себя. Конечно, я никогда не поверю обычному объяснению «стойких»: что Грант простак, не разбирающийся в людях и политике. Он отлично разбирается и в том и в другом, но, подозреваю, не любит ни то ни другое.
Поздно. Я устал. Мне — возможно ли это? — шестьдесят три.
(обратно) (обратно)Сегодня утром Нордхофф принес мне в номер длинную телеграмму от Джейми, требующую больше огонька в моих очерках, «потому что вы чересчур холодны, ну прямо ангел-хроникер».
— Вот именно, — сказал я Нордхоффу. — Им я и пытаюсь быть. Писать с огоньком я предоставляю вам.
— Не обращайте на него внимания, — посоветовал Нордхофф. Я не видел его целую неделю после приема в Белом доме. Моя стычка с президентом его. повеселила.
— Подозреваю, что это первое политическое заявление, которое из него удалось выудить. Обычно он разглагольствует о войне — кто был где, когда и почему — или же о лошадях. Знаете ли, несколько лет назад Грант сказал генералу Шерману, что он намеренно хочет заинтересоваться лошадьми, потому что, «если вы сами не изобретете себе хобби, журналисты выдумают его для вас, и вы окажетесь в безвыходном положении».
— Скажем, насчет алкоголя?
— Или женского пола. — Нордхофф, подобно многим бывшим морякам, осуждает распущенность.
— Кое-кто отрицает, что Грант когда-либо напивался.