Аплодисменты в честь Бристоу начались неохотно (внешне он не производит особого впечатления, хотя держится хорошо, точно уверенный в своей великой судьбе). Зная, что он гораздо менее узнаваем для публики, чем знаменитые военачальники, Бристоу остановился перед нашей трибуной и ждал, пока по огромной глиняной площади будут из уст в уста передавать его имя; площадь была до отказа заполнена мужчинами в черных парадных сюртуках и женщинами в ярких шляпках.
Раздался шелестящий звук многократно повторенного имени «Бристоу», он все усиливался, пока бурные аплодисменты в честь министра — хлопали те, кто находился с ним рядом, — не были подхвачены и не начали разбегаться концентрическими человеческими кругами, и вот в их высшей точке он повернулся к народу — своему будущему народу? — снял шляпу, поклонился и занял свое место рядом с другими членами кабинета министров. Это зрелище повеселило Эмму.
— Похоже, что другие члены кабинета вовсе не рады. Посмотри на Фиша. Он, кажется, спит.
— В год выборов все политики видят сладкие сны.
Затем на Гранд-плаза появился Джеймс Г. Блейн, ôh точно оседлал громы оваций, как необъезженного мустанга. Размахивая шляпой, поворачиваясь налево и направо, он раскланивался и усмехался. Нет никакого сомнения в том, что его связывают с публикой крепчайшие узы.
— Он мог бы продать Белый дом какому-нибудь спекулянту, — услышал я вдруг собственный голос, — положить в карман выручку, и люди все равно стали бы ему аплодировать. — Наглость этого человека действительно восхищает.
— Потому что он один из них. Они поступили бы точно так же, если бы у них хватило смелости, но они боятся, потому что знают, что их поймают, а его никогда не поймают!
— Эмма, затаив дыхание, не спускала глаз с Блейна. Барон Якоби весело на нее посматривал, а также и на меня; мы с дочерью были всецело поглощёны этим необыкновенным зрелищем.
Когда Блейн направился к трибуне, его едва не поглотила толпа, но солдаты в синих мундирах быстро образовали кордон и оттеснили зрителей.
Затем появился Дон Педру, император Бразилии, со своей императрицей. Этот эксцентричный джентльмен некоторое время пребывал в Вашингтоне инкогнито; хотя он приходит в неистовство, когда на него обращают внимание, он еще более неистовствует, если его не принимают, как того требует его титул правителя самых обширных джунглей в мире.
Сегодня Дон Педру был более чем узнан и пребывал в восторге от производимой им сенсации. Кланяясь, улыбаясь, размахивая руками, он с его белыми усами и эспаньолкой напоминал постаревшего Наполеона III. Дон Педру — единственный глава зарубежной страны, поэтому толпа одобрительно гудела, приветствуя его величество, осчастливившее выставку своим посещением. А император оказался в своей стихии — он обожает науки — большую часть дня испытывал новое изобретение, именуемое телефоном, благодаря которому люди могут переговариваться между собой, разделенные многими милями. «Он говорит!» — не переставая кричал Дон Педру.
Оркестр, под управлением Теодора Томаса исполнил национальные гимны зарубежных стран. Он играл так громко, что я был вынужден прослушать за одно утро не только аргентинский «Marcha de la Repûblica»[51], но и австрийский «Gott erhalte Franz der Kaiser» К Измученные чрезмерным патриотическим пылом, мы оказались не готовы к следующему экстраординарному усилию маэстро Томаса — «Инаугурационному маршу», специально для этого случая написанному Рихардом Вагнером.
— Поразительно! — воскликнула Эмма. — А что, американских композиторов не существует вовсе?
— Приличных, видимо, нет. — Как человек, предпочитающий новую музыку, я нахожу, что комитет по проведению Столетия поступил умно и довольно-таки смело, заказав музыку Вагнеру, а не какому-нибудь местному сочинителю религиозных гимнов. Эмма предпочитает Оффенбаха.
С первыми тактами вагнеровского марша под звуки французских рожков показалась президентская чета. Две крошечные фигурки и сопровождающие их лица заняли свои места в центральной ложе прямо под нами. Я несколько удивлен, что президент появился под звуки марша и потому не удостоился оваций, которыми встречали великих людей. Скоро я понял: тот, кто спланировал весь этот парад, отлично знал, что делает.