В колхозе самая горячая пора, все на картошке. Едва отпросилась у председателя на день, чтобы съездить в Минск. Может, я что-нибудь знаю? Не научившись врать, я едва сдержался, чтоб не сказать всю ужасную правду. Я не мог добивать несчастную женщину. Лишь покрутил отрицательно головой и сказал, что в Литфонде за реабилитированного мужа можно получить денежную компенсацию. (Чем же можно компенсировать загубленную жизнь человека?..)
Я повел Веру Сымоновну на улицу Энгельса, в старый Дом писателя. Директор Литфонда быстро оформила документы на выплату шести тысяч дореформенных денег. Но в кассе такой суммы не нашлось. Пообещали выплатить через два дня. Вера знала, что председатель больше не отпустит её, и оставила адрес, чтобы деньги переслали по почте.
Мы пообедали в привокзальном кафе, расстались на автобусной остановке. Через два дня мне сказали, что деньги отправлены, я успокоился и вновь погрузился в свои заботы.
Миновали осень и зима. Весною разговорился как-то со знакомым критиком, он часто ездил с лекциями о белорусской литературе, и у него было много интересных встреч. Уже прощаясь, он спросил, знаю ли я, что случилось с вдовой Шашалевича. И рассказал ещё одну страшную историю.
Вера квартировала у редко бывающего трезвым колхозника Михася Крыловича. Едва она вернулась из Минска, по деревне покатилась молва, что Шашалевичиха получила за мужа по почте целых шесть тысяч. В то время, когда трудодень был копеечным, такая сумма казалась баснословной. Она не давала покоя хозяину хаты, и в припадке пьяного угара, когда Вера управлялась у печи, он зарубил ее ударом топора. Перетряс сундучок, но вместо денег нашел новенькую сберегательную книжку. Протрезвев, он пошел в сарай и повесился.
Так трагедия, начавшаяся в 1936 году, обернулась тремя ужасными смертями. Обо всем этом я узнал лишь после возвращения из ссылки и должен был рассказать, нарушив хронологию повествования.
А в лагере мне предстояло страдать еще очень долго.
В ШАЛМАНЕ
Чтоб немного успокоить народ и как-то оправдать свои злодеяния, в 1939 году, хоть и с набитым ватой ртом, но заговорили о «перегибах в работе органов внутренних дел». Нашли и наказали виновных, но аресты продолжались своим чередом. Весной сорокового года почти всем «нацдемам» сообщили, что приговоры по нашим делам отменены и дела отправлены на дорасследование. Вскоре вызвали на пересмотр дел Межевича, Токарчука, бывшего артиста Антона Згировского и преподавателя Платона Жарского. Все были уверены, что теперь они окажутся на воле. Прощаясь, мы давали им адреса родных и просили написать нам. Мы ждали своей очереди,когда позовут «на вахту с вещами».
Все валилось из рук, а дни тянулись медленно. Хотелось скорее вырваться из этой адовой работы, доказать свою невиновность людям, которые разберутся и поверят тебе, строили самые смелые планы и завидовали друзьям, вызванным на доследование.
А судьба наших друзей сложилась трагично. На «дорасследовании» их продержали до самого начала войны. Когда запылал и начал рушиться под фашистскими бомбами Минск, часть арестантов погрузили в товарные вагоны и повезли обратно на восток. Остальных под бомбсжками огромной колонной погнали по Могилевскому шоссе. Около Червеня конвой прознал, что магистраль перерезана немецким десантом и понял — надо спасаться самим. : Начальник конвоя приказал «бытовикам» оставаться на месте, а политическим отойти в сторону. Наивные и честные люди послушно отошли. «Бытовикам» велели расходиться. Те рванули кто куда, а по «контрикам» дали залп. В этой группе вместе со многими товарищами погибли прекрасный актер Антон Згировский и еврейский поэт Зелик Аксельрод; переждав, из-под трупов выбрался легко раненный критик Рыгор Берёзкин. Он дошел до Могилева, в военкомате соврал, что выскочил из горящего Минска без документов, стал солдатом и всю войну провоевал на огненных рубежах от Волги до Берлина, получил капитана, а после Победы… досиживал в лагере срок.
Межевичача с Токарчуком целый месяц везли в Сибирь. По дороге выбрасывали трупы, на редких полустанках давали по селёдке, но не было воды и люди таяли как свечки. Едва способных двигаться, привезли в тобольскую тюрьму. Начались повальные цинга и пеллагра. Что это за болезнь— пеллагра — знает не каждый врач. Должно быть, в самом названии заложена л а г е р н а я основа. При пеллагре на живом теле разрушается ткань, вылезают ребра, видно, как дышат легкие, организм не усваивает пищу, человек разлагается заживо в полном сознании. От пеллагры в Тобольске умер Юрка Токарчук, честнейший и талантливейший журналист, каких я только встречал.