Они наспех поели у «Паккарди» и выпили множество скверно приготовленных коктейлей мартини. Роббинс и Джи Даблъю были в ударе и все время смешили дам. Теперь Эвелин поняла, почему они так хорошо сработались. Они опоздали в оперу, там было чудесно – сплошное сверкание канделябров и мундиров. Мисс Уильямс, секретарша Джи Даблъю, уже сидела в ложе. Эвелин подумала, как с ним, должно быть, приятно работать, и на секунду отчаянно позавидовала мисс Уильямс, даже ее обесцвеченным перекисью волосам и дробной скороговорке. Мисс Уильямс перегнулась к ним и сказала, что они пропустили самое интересное – только что в зал вошли президент Вильсон и его супруга, встреченные бурной овацией, и маршал Фош, и, кажется, президент Пуанкаре.
В антракте они с трудом пробрались в переполненное фойе. Эвелин разгуливала с Роббинсом и изредка ловила взглядом Элинор, гулявшую с Джи Даблъю, и чуточку завидовала ей.
– Тут спектакль гораздо интереснее, чем на сцене, – сказал Роббинс.
– Вам не нравится постановка?… А по-моему, постановка замечательная.
– Да, вероятно, с профессиональной точки зрения…
Эвелин следила за Элинор, ту как раз знакомили с французским генералом в красных штанах; сегодня вечером она была красива свойственной ей жесткой, холодной красотой. Роббинс попытался пробуксировать Эвелин через толпу к буфетной стойке, но от этой попытки пришлось отказаться: впереди было слишком много народу. Роббинс вдруг заговорил о Баку и нефтяных делах.
– Это же чертовски смешно, – несколько раз повторил он. – Пока мы тут сидим и ссоримся под присмотром школьного учителя Вильсона, Джон Буль прибирает к рукам все будущие мировые запасы нефти… Конечно, только для того, чтобы спасти их от большевиков. Англичане забрали Персию и Месопотамию, и будь я проклят, если они не подбираются к Баку.
Эвелин скучала и думала про себя, что Роббинс опять хватил лишнего, но тут дали звонок.
Когда они вошли в ложу, там сидел еще один длиннолицый мужчина в будничном костюме и вполголоса разговаривал с Джи Даблъю. Элинор нагнулась к Эвелин и шепнула ей на ухо:
– Был генерал Гуро.
Свет погас, глубокая торжественная музыка заставила Эвелин забыть обо всем на свете.
В ближайшем перерыве она нагнулась к Джи Даблъю и спросила, как ему нравится.
– Великолепно, – сказал он, и она, к своему удивлению, увидала у него слезы в глазах.
Она заговорила о музыке с Джи Даблъю и человеком в будничном костюме, которого звали Расмуссеном.
В высоком аляповатом фойе было жарко и слишком людно. Мистеру Расмуссену удалось открыть дверь на балкон, и они вышли, оттуда видна была вереница уличных огней, мерцавших в красноватом туманном зареве.
– Вот когда бы мне хотелось жить, – мечтательно сказал Джи Даблъю.
– При дворе Короля-Солнца? – спросил мистер Расмуссен. – А по-моему, в те времена зимой было невыносимо холодно и канализация, держу пари, была отвратительная.
– Ах, какое это было удивительное время, – сказал Джи Даблъю, как бы не расслышав; потом он обратился к Эвелин: – Вы не боитесь простудиться?… Вам следовало бы накинуть манто.
– Я вам уже говорил, Мурхауз, – сказал Расмуссен другим тоном, – у меня есть точная информация, что они не смогут удержать Баку без сильных подкреплений, а эти подкрепления им никто, кроме нас, не может дать.
Опять зазвенел звонок, и они поспешили в ложу. После оперы все, за исключением Роббинса, который повез мисс Уильямс в гостиницу, пошли в «Кафе де-ла-Пе» выпить по бокалу шампанского. Эвелин и Элинор сидели на диване по обе стороны Джи Даблъю, а мистер Расмуссен на стуле напротив них. Он говорил больше всех, то нервно отхлебывая шампанского между отдельными фразами, то запуская пальцы в свои щетинистые черные волосы. Он был инженером «Стандард ойл». Он говорил о Баку и Махоммаре и Мосуле, о том, что англо-персидская компания и «Ройал-датч» обходят Соединенные Штаты на Ближнем Востоке и пытаются навязать нам в качестве мандатной области Армению, разоренную турками, где не осталось ничего, кроме полчищ голодающих, которых нужно накормить.
– Нам, наверно, все равно придется кормить их, – сказал Джи Даблъю.
– Бросьте, пожалуйста, ведь можно же что-то сделать. Если даже президент до такой степени забыл об американских интересах, что позволяет британцам обставлять его на каждом шагу, то ведь можно мобилизовать общественное мнение. Мы рискуем потерять наше первенство в мировой добыче нефти.
– Но ведь вопрос о мандатах еще не решен.
– Дело в том, что британцы поставят конференцию перед свершившимся фактом… дескать, кто нашел, тому и принадлежит… В конце концов, нам было бы гораздо выгоднее, если бы Баку заняли французы.
– А как насчет русских? – спросила Эвелин.
– Согласно принципу самоопределения, русские не имеют на Баку никакого права. Подавляющее большинство населения – тюрки и армяне, – сказал Расмуссен, – но, черт возьми, я охотнее пустил бы туда красных, чем англичан. Разумеется, я уверен, что они бы недолго там продержались.
– Да, я имею сведения из авторитетных источников, что между Лениным и Троцким произошел раскол и что в течение ближайших трех месяцев в России будет восстановлена монархия.
Они прикончили первую бутылку шампанского, и мистер Расмуссен заказал вторую. Когда кафе закрывалось, у Эвелин уже шумело в голове.
– Давайте кутить всю ночь, – сказал мистер Расмуссен.
Они поехали в такси на Монмартр, в «Аббатство», там танцевали и пели, было полно военных мундиров, стены увешаны союзными флагами. Джи Даблъю пригласил Эвелин танцевать первую, а Элинор с довольно кислым лицом согласилась подать руку мистеру Расмуссену, который к тому же скверно танцевал. Эвелин и Джи Даблъю говорили о музыке Рамо, и Джи Даблъю еще раз сказал, что ему хотелось бы жить во времена Версальского двора. Эвелин возразила – что может быть интереснее, чем жить в Париже именно теперь, когда на наших глазах перекраивается карта Европы, и Джи Даблъю сказал, что, возможно, она права. Они оба нашли, что оркестр до того плох, что прямо невозможно танцевать.
Потом Эвелин танцевала с мистером Расмуссеном, который сказал ей, что она удивительно красива и что ему недостает в жизни близкой женщины, что он всю свою жизнь провел в лесах, искал золото и производил анализы сланца и что ему все это надоело, и если теперь Вильсон позволит англичанам обжулить его и отдаст им все будущие мировые запасы нефти в то время, как мы выиграли для них войну, то он бросит все это дело.