Зато на этом темном фоне попутнической и мнимо-попутнической литературы мы можем заметить светлое пятно с совершенно неожиданной стороны. Борис Пильняк, имя которого стало символом ложного попутничества, который особенно потрудился над художественным искажением революции, — этот самый Пильняк напечатал в «Красной Нови» рассказ «Speranza», по идеологии отличный от того, что было написано до сих пор этим автором.
В этом рассказе — менее, чем обычно, пильняковской хаотичности, растрепанности; в нем не чувствуется цинического сладострастия, нет в нем славянофильских причитаний и упоения слепой стихией. На корабле замученные, забитые, истязуемые начальством — мыкают горе матросы. Единственной звездочкой, единственным маяком для них является далекая, неизвестная, но любимая страна Советов. Правда, и тут дала себя знать националистическая природа Пильняка, сказавшаяся в том, что о Советской России мечтают, главным образом, русские матросы, а революционизирующая роль существования пролетарского государства для международных труженников подчеркнута далеко недостаточно. Но тем не менее «Speranza» шаг вперед, к революции, к пролетариату. Рано еще, разумеется, делать какие либо выводы, но ясно одно: если этот рассказ окажется не случайным эпизодом, мы сможем ждать от Пильняка произведений, которые, быть-может, искупят его тяжелые грехи перед пролетарскими читателями и перед пролетарской литературой.
5. Бабель
Наиболее интересным и заслуживающим внимания явлением в области попутнической беллетристики за истекший год следует признать появление на столбцах наших журналов фрагментов Бабеля. Этот писатель — почти дебютант; во всяком случае, широкой публике он становится известен впервые. Но уже первые его вещи выказывают все признаки огромного таланта и мастерства: изумительный лаконизм, умение немногими словами дать законченный, навсегда врезывающийся в память образ, яркая оригинальность, полное, неразрывное соответствие между содержанием и формой, несравненный, красочный, сочный, выразительный народный язык, при чем автор пользуется различными жаргонами не как экзотическими прикрасами слога, а как основным словесным материалом. Все это невольно заставляет с огромным интересом и вниманием присмотреться к молодому художнику. Лучшее, что опубликовано пока Бабелем, это фрагменты книги «Конармия», напечатанные в 4-м N «Лефа». Никто не передал еще так в художественной литературе буденовцев с их героизмом, с их инстинктивной революционностью, с их бесшабашным, партизанским, казацким духом. Ни малейшей идеализации. Напротив, сплошь и рядом — тонкая усмешка, и в то же время впечатление огромной революционной мощи. Чего стоит, например, рассказ «Соль», этот безусловный шедевр! Сюжет этого рассказа прост и, если хотите анекдотичен. Буденовец в письме в редакцию рассказывает, как он застрелил мешочницу, обманом пролезшую в вагон с буденовцами на том основании, что она, якобы, с ребенком, между тем как под видом ребенка она везла мешок соли. Какой-нибудь Эренбург или Зощенко сделали бы из этого сюжета грязный обывательский анекдот, над которым гоготали бы жеребчики из молодого поколения новой буржуазии. Но Бабель сумел преподнести этот эпизод так, что у читателя осталось впечатление несравненной революционной силы, свойственной забавному и, казалось бы, дикому автору письма и его товарищам. Следует, однако, оговориться, что пока еще рано признать Бабеля пролетарским писателем. Его «Миниатюры» появившиеся в 7-й книге «Красной Нови» за прошлый год (символично появление этих вещей в этом журнале!), дышат интеллигентской рефлексией и скептицизмом. Не будем гадать, что возьмет верх: редкое чутье революционной действительности или утонченная ирония декадента. Как бы там ни было, фрагменты из книги «Конармия» останутся навсегда ярким образцом действительной, а не мнимой революционной литературы.