Те, кого я увидел в детдоме. Они были демонами, о которых говорил знакомый отца. Адовыми псами, готовыми рвать людей по первой команде. Но от вечной ненависти клыки тупятся, а глаза - слепнут. И пес становится опасным для своего хозяина. И тогда от него избавляются. Я не знаю, как это происходило в детдоме, но время от времени дети там попросту исчезали. Недалеко был овраг, с мелкой речушкой. Каждую весну там сходили оползни. Мне кажется, по ночам работники детдома вывозили туда тела. Я говорю так, потому что однажды кое-что видел.
Это случилось ночью. Я проснулся от чьего-то пристального взгляда. Даже сквозь усталый сон я чувствовал это - странную тревогу, похожую на чесоточный зуд. Я распахнул глаза и увидел над собой нависшую фигуру. «Человек из угла! – подумалось мне. - Он нашел меня…»
Я хотел было соскочить с кровати, но постепенно мое сознание прояснилось, и я узнал Сонечку. В детдоме ей выдали новое платье, и она больше не походила на страшную карлуху из сказки. Она стояла надо мной, сжимая в руках засаленного тряпочного мишку.
- Ты чего это, а? – спросил я. А Сонечка только пожала плечами. Девочка мало разговаривала после того, как ее разлучили с матерью. - Ложись-ка, давай.
- Я просто посмотрю, - прошептала она.
- На что?
- На то, как они их катают по ночам.
Я приподнялся на локтях и проследил за ее взглядом. Она смотрела в окно, в беспробудную темную ночь.
«Она больная, - подумал я тогда. – А мне надо выспаться, потому что завтра нас снова заставят колоть дрова…»
Но в этот момент двор осветила луна, и я увидел несколько высоких фигур, с трудом толкавших по грязи одноколесные тачки. Сначала мне почудилось, что в тачках дрова, но потом я заметил очертания детских плеч, волочащихся по земле рук, и мне стало страшно. Фигуры направлялись в сторону оврага. Я схватил Сонечку за рукав и повалил к себе на кровать. Мое сердце колотилось в груди, я молился, чтобы нас не заметили. Так мы и уснули вдвоем. А утром, прогуливаясь по тем местам, я обнаружил глубокие колеи, змеями вьющиеся к оврагу. Любопытство возобладало, и я аккуратно подкрался к обрыву. Внизу, в грязи, похожие на камни, лежали детские лица. Их открытые рты были забиты землей, а глаза – распахнуты. И все они смотрели на меня. Будто знали, кто я такой. Словно бы запомнили меня… Их руки, похожие на коряги, тянулись ко мне, а я стоял и смотрел на них, не смея шелохнуться, пока на дне оврага что-то не зашевелилось. И только тогда я заметил толстые, вымазанные в грязи щупальца, обвивающие детские тела. Они утаскивали их на самое дно.
В овраге жило чудовище. И воспитатели знали о нем. Я до сих пор верю в это, хотя повзрослевшее сознание убеждает меня, что это были всего лишь камни и коряги на дне оврага. Но, как и прежде я кричу во сне, что чудовище не умерло.
У рыцаря всегда должен быть замок. С красивыми воротами и башней, в которой его будет ждать любимая. Как я уже говорил, мой первый детдом не был похож на замок. Но башня там все-таки была. Деревянная, она стояла чуть поодаль - в ней хранились запасы еды. Помню, на двери висел огромный амбарный замок и детям не позволяли туда приближаться. Когда пропала Сонечка – я первым забил тревогу. Ведь за несколько месяцев девочка стала мне почти родной. Мы спали на соседних койках, как брат с сестрой, и, просыпаясь, я привык видеть ее рядом, лежащую в обнимку с засаленным мишкой. Сонечку искали недолго – дверь в башню, обычно запертая, была распахнута настежь и внутри, на вымокшем от крови мешке с зерном, лежало ее худое тельце. Ее изнасиловали, а после зарезали. Били ножом неумело, по-детски – в шею, в бока, в лицо. Все вокруг было залито кровью. Из всего скудного запаса еды была вскрыта только кадка с огурцами.
Виновников нашли довольно быстро – ими оказались трое мальчишек по двенадцать лет. Директор детдома не отдавал приказа увести остальных детей. Он избивал убийц Сонечки при нас, а мы смотрели. И их крови, их выбитых зубов мне было мало. Я хотел, чтобы он убил их. Чтобы задушил, а ночью сбросил в овраг, к чудовищу. Но он остановился, когда они потеряли сознание. И велел воспитателям отнести их в лазарет. И только спустя много лет я впервые задумался – за что он их бил? За убийство маленькой девочки или за вскрытую кадку с огурцами?
После смерти Сонечки я впервые осознал, насколько дешево ценятся наши жизни. Я понял, что никто не придет к нам на помощь, никто не защитит. И если с нами что-то случится – никто не понесет за это наказания. Нас просто брали – сминали горстями – и бросали в мясорубку тридцать седьмого. Всех, без разбору. Кому-то удавалось выжить, кому-то – нет. Они сломали нас. Подавили. Изувечили. Они сделали из нас стадо. И как стадо мы послушно пошли на убой. Мы испугались чудовища. Прятались по углам, в надежде, что оно не отыщет. Но оно находило…