И нет тут леса, чтобы спрятаться. Все видно на многие километры вокруг.
Первый привал Севка сделал через полчаса. Не мог не сделать – плечи ломило, пальцы, державшие винтовку, свело судорогой. Ноги – словно огнем пекло, исцарапал Севка босые ноги, до крови исцарапал. Но даже не это самое обидно. Прошел он за эти полчаса метров пятьсот, в лучшем случае. Это всего. А от места расстрела удалился, дай бог, на сто-сто пятьдесят метров, если по прямой считать. Пришлось обходить овраг, Севка понимал, что, спустившись в него, вылезти будет не просто.
Обошел, запыхался. В горле пекло, сердце колотилось, кричало, чтобы перестал Севка геройствовать, устроил Костю в тени какого-нибудь куста. Или во-он в том овраге, их тут много, оврагов и балок.
Опустить аккуратно на землю, сказать, что сейчас… вот сейчас сходит вперед, поищет подмогу и тут же вернется. Как только найдет – вернется. И вот тогда тебе, Костя, врачи рану вылечат, в госпиталь поедешь, а там – сестрички веселые и ласковые… Я быстро.
И Костя возражать не станет, Костя поймет. Может, взгляд отведет, чтобы не видеть твоих бегающих глаз, Всеволод Залесский. И даже, может, пошутит вдогонку. Скажет, чтобы ты сестричку посимпатичнее нашел.
Севка остановился у небольшой, заросшей кустами балки. Спустился на ее дно, присел на корточки, Костя разжал руки и опустился на землю.
– Сходишь, посмотришь? – спросил Костя. – Я подожду. Может, тут есть кто-то? Дорога, в конце концов, недалеко должна быть. Мы же по дороге шли вначале…
Они вначале шли по дороге. Сутки без сна и почти без привалов – по той изрытой колдобинами и колеями полосе, которую в этих местах принято называть дорогой. После ада на Узловой они ушли в сторону от железной дороги, двинулись по грунтовке в потоке отступавших, надеясь остановить попутную машину. У них это даже почти получилось, полуторка притормозила рядом на взмах руки, пожилой водитель начал что-то говорить, но по дороге пронеслась тень от самолета, ударили пушки, водитель нажал на газ, грузовик рванул вперед, а Севка и Костя бросились в сторону, в кусты.
На дороге горело и рвалось. Кричали раненые, люди бежали в степь, кто-то пытался стрелять по самолетам, а кто-то, бросив оружие, двинулся назад, к железной дороге. Бойцы и командиры. Навстречу немцам. Жить хотели все, но выживать пытались по-разному.
Солнце, наконец, село, и Севка с Костей почти до полуночи двигались в темноте, потом решили передохнуть… А проснулись уже в компании казаков. Их и еще десятка три бойцов и командиров отогнали в степь, но недалеко. Так что, если все правильно прикинуть, то да, грунтовка должна быть поблизости.
Вопрос в том, кто сейчас на дороге – немцы или наши.
Севка лег, закинув руки за голову. Закрыл глаза. Захотелось спать. Севка вздрогнул, торопливо сел.
Он не спал уже почти двое суток. Или даже больше. Бессонная ночь на Узловой в ожидании поезда, потом – сутки на дороге… Потому они и вырубились в степи, проспали недруга… Ну, и эту ночь они с Костей не сомкнули глаз ни на минуту, не до того было… Вот теперь не хватало еще снова уснуть. И снова проснуться в компании каких-нибудь готов. Или прямо – нибелунгов.
Организм – штука странная и даже подлая, может вырубиться в самый неподходящий момент. Богдан как-то рассказывал, что люди часто оттого и не бегут от неотвратимой смерти, не пытаются сопротивляться какому-нибудь маньяку, в одиночку захватившему десяток людей, что организм вдруг без спросу тормозит, парализует волю и здравый смысл. Человек уже не хочет спастись, он хочет продлить свое существование… на минуту, на секунду… Вместо того чтобы драться, он будет ждать своей очереди умереть.
Ни хрена, сказал Севка своему телу. Ничего у тебя не получится. Я буду жить.
– Так ты иди… – Костя улыбнулся печально. – Я тебя дождусь…
– Ага, – зло сказал Севка. – Еще и ты начни фигню пороть…
– А кто еще?
– Еще я сам готов всякие подлости делать. Добром тебя прошу – не дергай меня. Не доводи до истерики…
Севка поднялся на край балки, осмотрелся.
Пусто.
Ветер, солнце, птицы.
Самолеты, похоже, сгорели – дымов уже нет.
С севера донеслась канонада. Тяжко перекатывались глыбы.
Север, северо-запад, прикинул Севка. Если это немцы не добивают окруженные части, а просто прорывают фронт или работают по дорогам, то значит это, что формально Севка и Костя в тылу Красной армии. Не в окружении, блин, а вполне себе среди своих…
Севка вспомнил лицо Учителя и сплюнул. Как говорил отец, от таких своих – вся рожа в шрамах. Таких своих нужно к стенке ставить. Без суда и следствия. И рука не дрогнула бы.
Загрохотало на юге.
То есть все-таки у немцев в тылу. В окружении. Один раз Севка уже в окружении был, в августе сорок первого. И чуть не попал в январе сорок второго, когда наступление под Москвой уже остановилось, а он с группой по инерции все еще двигался на запад. В январе – повезло, вовремя повернули назад. А сейчас…