За спиной закрылась дверь, и я осторожно шагнул вперед, помня, что пол у входа обледенел. В воздухе стоял запах соли и уксуса, а за прилавком, как и в прошлый раз, стояла та же продавщица. Я начал двигаться к прилавку, стараясь держаться уверенно, но небрежно, и заметил, как ее взгляд остановился на мне. Я широко ей улыбнулся, стараясь казаться самым обычным покупателем.
– Какой сегодня солнечный день. Это же прекрасно, не так ли? – сказал я, надеясь, что в голосе не слышно волнения.
– Мороз и солнце, день чудесный, – ответила она с еле заметной улыбкой. – Двадцать пять на термометре.
– Настоящая зима пришла! Давно такого в Армавире не было.
Она пожала плечами, взгляд ее был по-прежнему спокойным, как у человека, которому все кажется обыденностью.
– По-моему, перед Новым годом всегда так, – буднично произнесла она.
И тут меня осенило. Я допустил глупую ошибку. Вспомнил рассказы отца, как в его детстве зима в Армавире всегда была снежной и морозной, несмотря на южное расположение города. Но с годами климат изменился, и мне уже с трудом верилось, что когда-то здесь могла быть настоящая зима. Память выдала смутные образы детства, обрывки давно забытых морозных дней, которые всплывали из глубин, как обломки из темного пруда. Да, в моем детстве, это были девяностые, в Армавире еще была настоящая зима. Это уже потом, все пошло наперекосяк, после двухтысячных. Надо срочно менять тему, прежде чем продавщица обратит внимание на мое замешательство.
Я обернулся к прилавку-холодильнику и небрежно спросил:
– Опять колбаса кончилась.
– Ну что ж вы так, – покачала девушка головой. – Надо пораньше приходить, чем раньше, тем лучше.
– Понимаю, – для приличия кивнул я. – С утра весь в делах, только сейчас вырвался.
Я отвел взгляд к поддону с мясом, затем – к ряду бутылок с кефиром, закрытых зеленой фольгой.
– Дайте бутылочку кефира, – сказал я, кивнув на одну из них.
Продавщица молча подошла к холодильнику и, взяв кефир, вернулась к прилавку и поставила на него бутылку. Я, не спрашивая цену, протянул ей слегка потертый рубль. Ладонь чуть дрожала, выдавая внутреннее напряжение. Мелькнула мысль, что она могла заметить, но продавщица никак не выдала себя.
Взяла купюру и стала спокойно отсчитывать сдачу. Значит, рубль ее не смутил. Значит, не обманул меня нумизмат. Купюры были настоящие. Я сунул монеты в карман, не пересчитывая, и взял бутылку.
– Хорошего вам дня, – сказал я на прощание, пытаясь казаться непринужденным.
– Гостите у нас? – вдруг спросила она, снова пристально оглядев меня, особенно мое пальто и шапку.
Я замер, на секунду обдумывая ответ. С чего бы ей вдруг интересоваться этим?
– Да, у родственников в гостях, – ответил, надеясь, что голос звучит уверенно.
– Откуда приехали?
– Из Москвы, – соврал я, вспомнив, как уверенно утверждал, что пальто заказал в Москве.
– Родственники где-то рядом живут?
– В соседнем доме. А что?
Глупая мысль, вспыхнувшая на миг, показалась вдруг опасно правдоподобной: а что, если ее вопросы – не простое любопытство? Что, если кто-то велел ей это спросить? КГБ? Или милиция? Что, если наш разговор записывается, и по ту сторону стены сидят люди в погонах и слушают?
Я понимал: выгляжу здесь слишком чужим. Мое пальто, моя шапка…В таких местах редко появляются незнакомцы, и здесь, в этом маленьком гастрономе на окраине, все знают друг друга как облупленных. А я – странный тип, в странной одежде, задающий странные вопросы какая сегодня дата и сколько стоит томатный сок. Это всем известно! Достаточный повод, чтобы насторожиться, чтобы доложить куда следует? А если… Если кто-то из людей в форме уже знает про портал? Если они следят за мной, знают каждый мой шаг и ждут меня, чтобы схватить меня, как только я выйду из гастронома? Или ближе к даче, когда я попытаюсь уйти?
Тяжелое, неприятное ощущение разлилось в животе, как будто там развернулся клубок с шипами. По лицу, кажется, промелькнула тень страха, и я увидел, как продавщица это заметила.
– Просто мне редко кто желает хорошего дня, – пояснила продавщица, слегка смутившись. – Сразу видно, что вы не местный. Более интеллигентный, что ли… Вот я и спросила, откуда вы, – теперь ее тон стал доверительным, и напряжение во мне немного ослабло, но лишь немного.